Александр Кулешов - Мир приключений. 1984 год

Отложив газеты, он выбрал место поудобнее и растянулся на траве, пережидая, когда немного спадет полуденный зной. Лежа на спине, закинув руки за голову и слегка прикрыв глаза, он вспоминал мать и Марту… Сердце заныло: многое еще было неясным. И совсем не ясно, увидит ли он когда-либо Марту. Последние события, происшедшие в его жизни, необъяснимо сблизили Рамиро с ней. Расстались они перед его отъездом на Кубу как-то по-дурацки. Марта, своей женской интуицией предчувствуя разлуку, пообещала ждать его. А он… он ничего не ответил ей на это, за что сейчас ругал себя последними словами.

Когда другие рубщики потянулись каждый к своему участку, Рамиро с облегчением вздохнул и вскочил на ноги. На делянке дело спорилось. Девушки трудились не разгибаясь. Ближе к вечеру солнце уже клонилось к горизонту — за спинами работавших послышался громкий голос:

— Как сегодня у вас дела? Вчера вы вышли на первое место. Думаю, и сегодня будет то же.

Рамиро узнал голос Педро Родригеса, который вот уже три дня как навещал его под видом корреспондента из столичного журнала “Боэмия”.

— А пока, может, стоит отдышаться? — продолжал Родригес. — И вы, девочки, отдохните, а потом еще часок и… Норму-то сегодня уже перевыполнили. Посидите, а я тут побеседую с лучшим рубщиком района. Он и сегодня обошел своего приятеля-поэта.

Родригес увел Рамиро к ручью. Оба разулись и опустили ноги в прохладную воду. Ветвистое дерево гваябы, в ветвях которого уже созревали плоды, давало густую тень.

— На заводе все в порядке! Там ни у кого никаких подозрений. — Педро увидел ползущую в двух шагах гусеницу и стал швырять в нее камешки. — Все считают, что тебя отправили на сафру в порядке дисциплинарного взыскания. О настоящей причине никто не догадывается. Ревизия, которую мы специально провели, конечно, не выявила недостатков, а на днях- на общем собрании за тебя вступились рабочие. Мы на глазах у всех возвратили заводу инструмент, было признано, что хищение произошло до тебя. С этой стороны, как видишь, все в порядке. Письмо твое Фиделю — чересчур горячее. Но я тебя знаю, я поверил. Однако со стороны оно кое-кому показалось слишком эмоциональным и поэтому скороспелым, преждевременным. Слишком быстро…

— Не забывайте, — горячо перебил Рамиро, — я два года здесь! Все видел своими глазами. Внутренне за это время я…

— Так вот и понял Фидель! Но главное — выступления рабочих. Ни один не сказал о тебе плохо. А если бы они знали, с какой целью и как ты возвратился на Кубу…

— Ладно, это уже в прошлом! Их труд, их стремление видеть новую Кубу счастливой сделали свое. Сейчас, конечно, ты скажешь, что я могу говорить об этом сколько угодно, но, поверь, Педро, со мной происходило что-то внутри. Я не знаю, что стал бы делать, появись у меня связной с заданием.

— Словом, Фидель с вниманием отнесся к письму. И здесь тобой довольны…

— Да чего такого я тут сделал? — Рамиро знал, что он отличился, и ему доставляло удовольствие немного порисоваться.

— Ладно уж! — снисходительно бросил Родригес, отметив про себя: если его друг гордится содеянным, значит, сознает, что общественно полезный труд есть правильный метод воспитания. — Помалкивай! Ты потрудился на славу! Доказал, что все понимаешь правильно.

— Знаешь, Педро, вчера устал так, что сел под эту самую гваябу, прислонился к стволу… девушки закончили и ушли, а я как провалился… Приснилось, что лечу над горами, вместо рук — крылья. Так стремительно, но плавно… И слышу голос любимой, она ведь осталась в Майами. Я тебе еще об этом не рассказывал. Ясно так слышу ее голос! Проснулся — уже темно. Заря, должно быть, только угасла. Сердце стучит, а над головой сенсонтле поет. Надо было спешить. Могли забеспокоиться, что меня нет. Точно, думаю, спохватились.

— Да! Так оно и было. Хотели уже искать. Все могло случиться. Однако кто-то сказал, что видел тебя спящим у ручья.

— Спал так крепко, что проснулся весь в поту. Вот сенсонтле выручил, успокоил. Педро, даю слово, никогда такого не слышал. Что мне эта птаха раньше? Для влюбленных. А тут сидел не шелохнувшись… Мать вспомнил. (Капитану показалось, что голос Рамиро задрожал.) Я в грозу, под дождь выбежал из дома, а рядом только что молния ствол каобы пополам расколола… Помню ее лицо и теплоту груди. Это первое воспоминание в жизни навсегда запомнилось. Мать несла меня на руках… А эта птица пела, и на душе стало так, как только бывало в детстве, рядом с мамой. И мне показалось, что я и сенсонтле и есть смысл всего… Я… птица… земля… Педро, моя земля! Ты должен помнить, как о нашей земле говорил отец Селестино. Где он сейчас? Ты его не встречал?

— О нем поговорим как-нибудь в другой раз. А тебе можно позавидовать!

— Да, Педро, это, наверное, и есть счастье, когда такое к тебе приходит…

— Кто как считает. Но то, что ты ощутил, как хорошо ни рассказывай, другому, не испытавшему то же самое, не понять. Я рад за тебя, Рамиро! Вижу, что я не ошибся. Пошли, а то девочкам будет трудно снова браться за работу. Сегодня вечером — тебе разрешат отлучиться — приходи в правление сахарного завода, там еще поговорим.

После ужина, когда застрекотали цикады и заквакали кругом лягушки, Рамиро зашагал к правлению завода, уже не ощущая усталости, которая давала себя чувствовать во время ужина. Над головой ярко сверкали звезды, щедро усыпавшие черное бархатное небо. Он предчувствовал, что предстоит серьезный разговор, но не желал к нему готовиться. “Как получится! Я чист! Давно не дышалось так легко”, — говорил он себе.

Они остались вдвоем — управляющий, молодой парень, переговорив по телефону с Гаваной, попрощался и ушел, — и Родригес сразу перешел к делу.

— Вот бумага и ручка, Рамиро. Последнее слово за тобой! Но если хочешь, подумай еще. Время есть. Мы тебе верим, но дело опасное. Не хотим неволить…

— Педро, кто лучше, чем ты… Ты же знаешь! Но… честно… я скажу… Я не все еще понимаю, Педро. Главного не понимаю. Куда Кубу ведет революция, какую конечную цель преследуете вы с Фиделем Кастро? Я хочу понять, но, повторяю, эти два года на многое раскрыли мне глаза. Там, в Майами, все виделось по-иному, совсем по-иному…

— Постой, Рамиро! Ты сам понимаешь, сколько стоит это трое признание? Нам сейчас и важно, чтобы ты был с нами откровенен. Понимание, настоящее понимание придет к тебе позже. Я не сомневаюсь. А сейчас мы будем считать тебя пока попутчиком. Ты специалист, владеешь сложной профессией, и я, как твой друг и как человек, несущий ответственность за определенную работу, тебе верю! И не только я. Кое-кто еще… Мы знаем твердо: ты снова, второй раз, не пойдешь против… не предашь свою землю! Мы уверены!

Рамиро сжал голову руками, уперевшись локтями в стол.