Николай Романов - Встреча с границей

В нашей комнате хлопотал Янис. Он застилал мою койку. Табличка с фамилией была на своем месте.

— Выходной сегодня, вот и ищу себе работу, — оправдывался Ратниек, боясь обидеть меня. — Матрац подобрал не хуже госпитального.

— Янис, я ударил по лицу Гали... Не помню даже, как произошло.

— Здорово?

— Что?

— В кровь?

— Кажется, нет.

— Жаль. Я бы разбил в кровь. А теперь ложись. На сегодня и этого хватит. Опускаю шторы на окнах.

Через несколько минут дверь снова приоткрылась. Кто-то осторожно нащупал мою руку, наклонился, дохнул в лицо. Потехин. У меня радостно забилось сердце. Дорогой ты мой Яша! Не говори ничего, не жалей, не сочувствуй, не обещай. В твоем дружеском молчании столько тревожного тепла.

Перед самым отбоем заскочил Петька Стручков.

— Не належался еще? Видать, по душе пришлись госпитальные порядки? Я бы сейчас на твоем месте буги-вуги откалывал.

— Я не злой, Петро, и не хочу, чтобы ты был на моем месте.

— Ладно, сочтемся славою, — загадочно проговорил Петька. — А все-таки помни: чем выше гора, тем больнее падать.

— Говорят и по-другому. Чем выше гора, тем дальше видно. А ты все командуешь?

— Бросил. Несознательный народ, холопы. В темноте начали в меня сапогами запускать. Зимой валенки — еще терпимо. А сейчас кирзовые, с железными подковками. — Петька сунул мне какой-то сверток. — По специальному заказу. От земляков и повара. Ванюха на границе. Ну, будь! Через пять минут и я выхожу.

Мой любимый пирог с маком! Немыслимо. Он не только греет мне руки, но и душу.

Утром в коридоре столкнулся с Березовским. Он был в футболке, трусах и бутсах.

— Товарищ сержант...

— Соболезнований не принимаю.

— Да нет, я...

— И исповедей тоже. Знаю и верю. — Он подкинул мяч. — Кем тебя зачислить в команду?

— Центром нападения, — улыбнулся я.

— Нет, девятым номером будет Стручков. Представь, получается. — Он приподнял козырек моей фуражки. — До чего же ты бел, наверно, одним пшеничным хлебом кормили. Ничего, здесь скоро побуреешь. Пойдем на площадку, посмотришь нашу тренировку.

— У меня свой комплекс упражнений, пока буду одолевать его.

— Одолеешь, — заверил Березовский. — Дома и стены помогают, как говорят футболисты.

Нет, свои стены мне плохо помогали. Упражнения давались с трудом. А тут еще заметил, что за мной наблюдает старшина Аверчук. Может, надо подойти к нему и доложить, что рядовой такой-то в соответствии с предписанием врача занимается... И длинно, и глупо. Выручил младший Аверчук. Он почти от дома закричал:

— Дядя Коля, подожди! — А увидев отца, закричал еще пуще: — Папа, дядя Коля обещал научить меня лечебной гимнастике! — Он пристроился рядом, начал копировать мои движения и все оглядывался по сторонам — видит ли отец. Но тот, не выказав ни восторга, ни упрека, направился в сторону конюшни.

Витя сел напротив меня и заговорщически подмигнул:

— А я чего знаю! Никому не скажу. Гали вчера в уборной свой костыль забыл. А Потехин забросил костыль за поленницу. Честное пограничное! Гали долго-долго искал, даже в очко заглядывал. Дядя Коля, а зачем ему костыли, раз он про них забывает? Ведь голову не забудешь, раз она нужна.

— Ты, Витя, гений!

— А что такое гений?

— Умнейший человек на земле.

— Как мой папа?

— Примерно.

Во дворе заставы показался Ратниек, и Витя умчался к нему: они были верными друзьями. Даже когда Аверчук-старший разогнал птиц, Витя не охладел к Янису. Найди еще такого пограничника, который ходил по северным морям!

Я вышел за дувал. Горы показались мне незнакомыми: они будто стали выше, изменили свои очертания. Где раньше зияли трещины, складки, ущелья, сейчас были синие тени. И снег был подсиненным, ослепительно ярким, на него больно было смотреть. А небо отливало зеленым, словно в нем отражалась ранняя трава.

От пограничной реки поднимался Иванов-второй. Один. Неужели не хватает людей даже для парных нарядов?

— Салям алейкум, Коля-Николай! — издали приветствовал меня секретарь. — Уже два дня вместе, а поговорить некогда. Ты будешь здесь?

— А что?

— Подожди меня. Доложусь начальству и расскажу о наших новостях.

— Тебе надо отдыхать.

— В такое-то утро? Солнышко не даст. Его никакие шторы не удержат.

Он вернулся быстро.

— Ну, с чего начнем?

Начали с письма бывшего начальника заставы капитана Смирнова. Впрочем, теперь уже не капитана, а майора. Письмо было сдержанным и вместе с тем дышало тревогой. О ней можно было прочесть между строк. Скудные сведения о снежном обвале, неизвестно какими путями дошедшие до майора Смирнова, не удовлетворяли его, и он просил секретаря написать обо всем по возможности подробнее. В конце справлялся о самочувствии пострадавших, передавал приветы всем, кого знал.

Иванов-второй вопросительно посмотрел на меня. «Что, ждешь подсказки, секретарь? — недовольно подумал я. — Сам не набрался духу ответить. Неужели по принципу: моя хата с краю?»

— Ты, Коля-Николай, плохо думаешь о нас. Не протестуй, по глазам вижу. Ответили. Еще до того, как у тебя побывал Янис, ответили. Высказались категорически: не верим в твою вину. Потом узнали: майор Смирнов писал в политотдел отряда, просил разобраться повнимательнее. Вот каким кружным путем, через тысячи километров, пошло ходатайство о тебе. Можно было короче. — Иванов-второй взял меня за плечо. — Опять, наверно, спрашиваешь: а пробовали? Да. Дважды были у нашего майора. Третий раз вызвал сам. Это, говорит, секретарь, только ваши предположения. А для выводов, для приказа имеют значение конкретные факты. А фактами его снабжали Аверчук и Гали. Расстроил тебя?

— Нет. Примерно так я и представлял себе развитие событий. Спасибо за поддержку.

— А-а, — секретарь поморщился. — Если бы она чего-то стоила. Одни нас не замечали, другие отмахивались: «Выгородить хотите? Ведь чепе-то произошло?» И в самом деле произошло. Да еще какое! Неделю на заставе работала специальная комиссия. А где комиссия, там и выводы: низкая воинская дисциплина, неудовлетворительный подбор старших нарядов, плохой контроль за несением пограничной службы, взыскание начальнику заставы, старшине, разжалование Березовского. Признаться, тогда вгорячах и мы подрастерялись.

— А остальные?

— Ты имеешь в виду начальство? Аверчук, по-моему, еще больше задубел. А майор Козлов переживал. Особенно после звонка бывшего начальника отряда.

— Полковника Корнилова? — удивился я.

— Ты ничего не слышал? Звонил оттуда, из училища. Я как раз по заставе дежурил. Надо бы сразу представиться, а я алекаю в трубку. Слышу: «Кто у телефона?» — «Рядовой Иванов». — «Как самочувствие?» — «Так себе». — «А мне сказали, что ты в госпитале!» Догадываюсь, о тебе речь. Начали объясняться. Ох, язык мой, враг мой! Полковник назвал себя, попросил разыскать начальника заставы... Долго говорили. Майор вышел из канцелярии словно помятый. Приказал вызвать Стручкова.