Николай Далекий - Не открывая лица

Обер-лейтенант вынужден был еще раз снисходительна улыбнуться: осторожность этой девушки умиляла его.

— Я ничего не забываю, Оксана, — сказал он с порога. — Это ненужные бумажки. Брось их в печку.

Почему обер-лейтенант Густав Шварц доверял украинской девушке Оксане Стожар?

Не только фельдфебель Штиллер, но и начальник кустовой полиции Сокуренко не раз задавали себе этот вопрос.

Штиллер, наконец, понял, в чем дело… Сокуренко продолжал оставаться в неведении.

Как выяснил начальник полиции, Оксана — бывшая студентка педагогического института — явилась в ее родное село Ракитное за два дня до отхода советских войск. В Ракитном жили ее мать и два старших брата. Был еще один, самый старший брат, но он погиб в стычке с японцами у озера Хасан. Братья Оксаны, один — кандидат партии, другой — комсомолец, с первых же дней войны были мобилизованы в армию. Оксана тоже была комсомолка. Впрочем, она не скрывала этого.

Не менее интересные сведения получил Сокуренко о родителях девушки. Отец Оксаны — Трофим Стожар — был организатором и первым председателем колхоза. Председательствовать Трофиму долго не пришлось. Как-то ночью перед весенним севом загорелся амбар с колхозным зерном. Трофим первым бросился тушить пожар. Тут-то его и сразила неведомо кем выпущенная пуля… Мать девушки, по мнению Сокуренко, была заклятой большевичкой, и ее следовало бы повесить без всяких разговоров на первом попавшемся столбе. Ему не раз доносили, что старуха в открытую честит и немцев и полицаев, а его, начальника кустовой полиции, иначе не называет, как “крысой”, “скаженым псом”.

Правда, Сокуренко знал также, что сейчас в хате у Стожаров нет согласия. Старуха прокляла дочь, как только узнала, что Оксана пошла работать в комендатуру. Ссоры между матерью и дочерью продолжались и по сей день. Стожариха ходила по соседям, плакала, убивалась и обзывала дочь самыми последними словами Но это еще ничего не доказывало.

Когда Сокуренко был назначен в Ракитное, Оксана уже работала в комендатуре. Лейтенант, предшественник Шварца, молодой и легкомысленный офицерик, попавший после истории с Эрлихом в штрафную роту, был хорошего мнения о девушке. Как она втерлась к нему в доверие, что говорила о себе — неизвестно. Почему новый комендант, обер-лейтенант Шварц, эта умная, хитрая, тонкая немецкая стерва, явно покровительтвует Оксане, для Скуренко также было полной загадкой.

Как только стало известно об исчезновении ящиков с боеприпасами, начальник полиции счел нужным сообщить новому командиру роты все сведения об уборщице комендатуры. Обер-лейтенант немедленно приказал, чтобы ночью девушку арестовали и привели в комендатуру. И вдруг вечером он отменил этот приказ, накричал на Сокуренко, обозвал его идиотом, тупицей, болваном, не видящим, что творится под носом. Сокуренко и в самом деле был виноват — как раз в ту ночь из села убежали к партизанам полицейский Нечипорчук и еще два молодых хлопца, которых Нечипорчук за несколько дней перед тем рекомендовал принять в полицию.

Что говорить, вина Сокуренко была большой и тяжелой. Однако почему обер-лейтенант не счел нужным арестовать и допросить Оксану? Этого Сокуренко понять не мог, так как не знал всех событий той злополучной для него, беспокойней ночи.

…Когда стемнело, Оксана сама прибежала к обер-лейтенанту, запыхавшаяся, бледная, перепуганная на смерть. Она показала кусок желтой провощенной бумаги и обломок тонкой доски с гвоздями и обрывком проволоки. При одном взгляде на эти предметы обер-лейтенант понял, что они означают…

— Где нашла? — спросил он хрипло, впиваясь глазами в лицо Оксаны.

— Отняла у собаки, таскала по улице в зубах.

— Чья собака, знаешь?

— Тех хлопцев, что у них полицейский Нечипорчук живет. Это по нашей улице. Ой, скорее! Туда люди какие-то с огородов пошли… Свет в хате зажгли. Скорее! Увидите, там что-то затевают.

Но Шварца торопить не нужно было. Он сам руководил операцией. Как на зло, Сокуренко где-то запропал, и розыски начальника полиции задержали обер-лейтенанта на шесть минут. Хату Нечипорчука окружили в два кольца: первое — полицейские, второе — солдаты. На окна навели пулеметы.

И тут обер-лейтенанта ожидало жестокое разочарование. Хата оказалась пустой. По многим приметам можно было определить, что люди покинули ее всего лишь несколько минут назад. На столе была приклеена листовка со сводкой Совинформбюро, в сенцах валялись обломки ящиков из-под гранат и патронов, провощенная бумага, несколько оброненных патронов к автоматам немецкого производства.

Гнев Шварца обрушился на начальника полиции.

С тех пор Оксана сделалась секретным осведомителем обер-лейтенанта. Девушка была очень исполнительной, наивной и преданной. Она восхищалась всем немецким, любовно рассматривала иллюстрированные журналы и, как узнал Шварц, мечтала выйти замуж за немецкого офицера, уехать в Германию.

Доверял ли ей обер-лейтенант полностью? Нет. Два восклицательных знака, поставленные его рукой на карте возле села Ракитного, обозначали два события — происшествие с Эрлихом и исчезновение Нечипорчука. Третий знак — вопросительный — касался Оксаны… Где-то в душе у осторожного Шварца все еще таилось сомнение.

Оставшись одна в кабинете, Оксана разожгла дрова в печи и быстро подошла к дверям. В коридоре было тихо. Девушка приоткрыла дверь, взяла тряпку, щетку и, напевая песенку, принялась за уборку. Прежде всего она старательно стряхнула пыль с занавески, закрывающей карту на стене, потянула за шнурок, проверила, хорошо ли держат кнопки, и мельком, равнодушно скользнула взглядом по новым отметкам, сделанным Шварцем вчера вечером.

В коридоре по-прежнему было тихо.

Оксана переложила на край стола оставленные обер-лейтенантом бумажки, осторожно отодвинула телефонный аппарат и, косясь на приоткрытую дверь, начала шлифовать сухой бархаткой лакированную поверхность стола.

За дверями послышались неторопливые тяжелые шаги. Оксана отбросила тряпку и замерла, прислушиваясь.

В дверях показался солдат. Он читал письмо.

Оксана, словно застигнутая врасплох, ударила рукой по ящику, как если бы торопливо задвигала его на место и, схватив со стола бумаги, спрятала их за спину.

Солдат вздрогнул и посмотрел на девушку. Оксана стояла за столом, лицо ее взялось красными пятнами, глаза лихорадочно блестели, она улыбалась кривой, растерянной, вызывающей и в то же время льстивой улыбкой. В глазах солдата мелькнул испуг. Он быстро прикрыл дверь.

— Спокойно, Оксана, — тихо, стараясь как можно четче выговаривать русские слова, сказал он. — Я ничего не видель… Не бойся.