Владимир Мазур - Граница у трапа

Сторонники пакистанца налетали, словно осы, на медлительных дружков здоровяка-матроса, погрузившегося в нирвану, били, убегали, прятались за коммингсы.

Зато если сторонника азиата ловили на удар, то это был, как правило, чистый нокаут.

Уже трое лежали недвижимо, уже кто-то выплюнул зубы, кто-то выл, отползая к трапу...

Стюард зорко наблюдал за происходящим. Хосе стоял рядом, помешивал кофе.

— Пошли, успокоим? — сверкнул стюард зубами.

— Драться нехорошо, — покачал головой Хосе. — Убить могут.

— А! — махнул рукой стюард и прыгнул в самую гущу.

Раздавая удары направо и налево, он в считанные мгновения «успокоил» пяток дерущихся.

Чиф, до этого спокойно наблюдавший за сражением из рулевой рубки, выругался, повернулся и исчез.

Стюард, оказавшийся один на один с типом из новеньких, застыл на месте. В руках противника был нож. Тип сделал одно, другое обманное движение, явно намереваясь выпустить из стюарда содержимое. Стюард не реагировал.

Хосе, видевший все сверху, подошел поближе к трапу и выплеснул дымящийся кофе на типа с ножом. Тип заорал, и тут стюард ударом ноги выбил нож.

Второй удар — в челюсть.

Раздался пушечноподобный выстрел.

На спардеке стоял чиф с огромным кольтом.

— Кончай ярмарку! — спокойно сказал он. — А те, кто хочет остаться без уха, могут продолжить.

И, почти не целясь, разнес выстрелом сигнальный фонарь на мачте.

Драчуны мигом исчезли с палубы. Остался стюард.

— А тебе нужно особое приглашение? — заорал чиф. — Где обещанный кофе?

Убрался и стюард.

— Эй, ты, смени фонарь! — приказал чиф Хосе. — Да поживей!

— Слушаюсь, сер.

Хосе пошел на камбуз, оставил там свою банку. С удивлением обнаружил у плиты пакистанца, который, как ни в чем не бывало, готовил еду.

Пакистанец подмигнул подбитым глазом:

— Драка дракой, а есть надо.

Хосе рассмеялся.

Чиф спустился на палубу, где жили офицеры, увидел Мэй, стройную девушку лет семнадцати.

— Мэй, зайди ко мне на секундочку.

Мэй отрицательно покачала головой.

Чиф посмотрел на кольт в своей руке, обезоруживающе улыбнулся.

— Да не бойся, Мэй. Есть дело. Зайди.

Секунду-другую Мэй колебалась, потом бочком вошла в каюту чифа, остановилась на пороге, не закрывая дверь.

— Мэй, — негромко, мягко сказал чиф, кладя кольт на письменный стол. — Ты уже большая и очень неглупая девушка. Я хочу поговорить о твоем будущем. В твои годы надо иметь хоть какие-нибудь документы, жить на берегу, иметь семью... А что с тобой делает кэп?

— Капитан — добрый человек.

— Добрый? Разве? Держит тебя взаперти и полтора года не пускает на берег.

— Меня полиция не выпускает ни в одном порту, — поправила Мэй.

— Вот видишь! А у меня к тебе предложение... Если ты убедишь капитана сменить курс, куда я укажу, у тебя будет много денег и документы. Настоящие, с печатями. Не захочешь — в любой стране, в любом порту куплю тебе вид на жительство. По выбору. Ну, как? Согласна?

Мэй колебалась. Предложение было очень заманчиво.

— Я не обманываю, Мэй.

— Сейчас поговорить с капитаном?

— Нет, моя умница. После того, как погрузимся в Парамари. Обдумай хорошенько, как преподнести нашу просьбу капитану.

Мэй кивнула и ушла.

Чиф закрыл за ней двери, спрятал кольт в ящик письменного стола, сел, закурил. Он прикидывал, правильно ли поступил, заговорив с Мэй о деле до захода в Парамари. Конечно, рискованно, но, в случае чего, можно убедить капитана, что Мэй не так поняла. Убеждать придется запасным вариантом.

В досмотровом зале недавно делали ремонт, привезли новое оборудование, поэтому наши столы находились впритык друг к другу.

Я стоял на своем месте, смотрел, как старший смены Женя Стенько, изрядно пополневший в последнее время благодаря заботам жены, работает на досмотре.

Из созерцательного состояния меня вывел носильщик, подвезший очередную порцию багажа. Отвернувшись, я подавил зевок.

— Зеваешь? — негромко спросил расположившийся за соседним столиком Никитин. — Не выспался?

— Кто зевает днем, — парировал я, — тот не зевает ночью.

Никитин головой лишь покачал. Не одобрял, значит.

Я посмотрел на паспорт, протянутый холеной рукой мне через стол, на его владельца — чопорного англичанина средних лет с аккуратно подстриженными усиками. Изучив декларацию, попросил:

— Саквояж откройте, пожалуйста!

Англичанин повиновался.

Мой наметанный глаз сразу увидел несоответствие таможенным правилам.

— Четыре бутылки водки нельзя. Превышение нормы.

— Но... понимаете... Я всем купил подарки, — стал оправдываться англичанин. — Балалайка — начальнику. Матрешку — детям. Жене — самовар. Одну бутылку себе, вторую — брату, третью — другу. Четвертую себе про запас. Я вас прошу!

— К сожалению, нельзя.

— Я вас очень, очень прошу!

— Нельзя!

— Сделайте исключение!

Я развел руками.

Англичанин со вздохом взял злополучную бутылку, повертел в руках, поставил на маленький столик у моего колена.

— От щедрой Великобритании русским таможенникам.

— Уберите! Что за манеры!

Мы уставились на бутылку. Ни я, ни англичанин не знали, что с ней делать.

Англичанин взял бутылку с маленького столика, откупорил и, приставив ко рту, стал пить.

Я в крайнем изумлении смотрел, как содержимое с легким бульканьем исчезает на глазах.

Англичанин допил бутылку, поставил на столик.

— Все дело в практике, — задумчиво произнес он. — Интересно, осилю вторую?

— Забирайте все и уходите! — заторопился я. — Идите быстренько на судно!

— Господи, помоги добраться до каюты!

Англичанин вознес глаза к плафонам и пошатнулся.

Я торопливо поставил печать на декларацию и подал ее на глазах пьяневшему англичанину.

Он четко повернулся, не сгибаясь, присел, взял саквояж, так же аккуратно встал и по прямой пошел к выходу. В проеме, ведущем в зал накопления, остановился, повернулся направо и прошествовал дальше.

Меня привела в чувство наплывающая гора багажа, за которой не было видно носильщика.

Я работал, ставил печать, оформлял документы, искал и порой находил предметы контрабанды, поражаясь самому себе — с такой легкостью все получалось. В самом начале моей практики в таможенной службе, я переживал, трясся от страха забыть что-то, вглядывался в глаза контрабандистов, пытался постичь их заблудшие души, а теперь меня не интересовали ни причины, побудившие заниматься грязным делом, ни заискивающие взгляды. Все свершалось как бы само собой, без моего полного участия.

Во-первых, никак не продвигалось дело с орденами. Поиски «коллекционера» сводились к нолю.

Вовчика я пристроил с грехом пополам к знакомому тренеру в группу начинающих боксеров, но малому там не понравилось — бьют, видите ли, по физиономии. Бокс — не его стихия! Без моей помощи он в два счета перевелся в секцию фехтования и теперь успешно сражался со всеми корешками своего двора, вооружившись выбивалкой