Евгений Войскунский - Искатель. 1975. Выпуск №1

Стеша утерла слезу на розовом разгоряченном лице. И вид у нее стал решительный, будто и не плакала она минуту назад. Крупные серые глаза глянули на егеря зло:

— Да чего я с тобой торгуюсь? Дорога, что ль, заказана? Ты сам по себе, я сама по себе.

Такого поворота Зимогоров не ожидал и сгоряча чуть на попятную не пошел, да жена выручила:

— Слышь Стеша, неделя опоздания для таежника — срок малый. Глядишь — напорола ты горячку, а дело по-иному обернулось. Федор пойдет, ты ступай обратно, к дому. Тогда все и прояснится… Припозднился Семен Васильевич. Может, тебя ждет, поди.

Человеком Федор Фаддеевич был отходчивым, да в речах жены определенно имелся свой резон. Поэтому настаивать на своем егерь не стал.

— Пусть Стеша уезжает, а я с первым светом тронусь, — но, глянув на темень за окном, егерь махнул рукой. — Совсем вы меня запутали! Куда ж ей на ночь глядя скакать?

— Ты сам ложись, — посоветовала Мария.

Она увела притихшую Стешу в комнаты, а Федор остался сидеть у кухонного стола, склонясь над картой. Решиться на эту поездку ему было тяжело. Что случилось с другом? Нашелся человек, который решился на злое дело? Несчастный случай? Зверье в этой поре спокойное, занимается потомством, не бросится на человека. Да и смешно, если бы инспектор не сумел разойтись по-хорошему даже с медведем. Похоже, его всякая белка в лицо знает не хуже, чем его, егеря.

Но и поутру Стеша была непреклонной. Федору пришлось уступить. И Марья теперь стояла за нее горой.

— Не будь ты женой Семена Васильевича… — Тут Федор замотал головой так, будто стряхивал осиный рой, не договорив фразы, буркнул: — Переодевайся в таежное. Вон те штаны, куртка, олочи. Великовато, но сойдет.

У Стеши не выходил из головы разговор с Семеном за ужином. Она бранила и корила себя за слишком общие рассуждения. Ведь не о том спрашивал ее Семен. И в то время она и представить себе не могла, как бы ответила ему иначе.

Пока Стеша переодевалась в другой комнате, Мария шепнула Федору, легонько толкнув его в бок:

— Ты с ней поласковее… Слышь?

— Я правду режу. И все тут, — нахмурился егерь.

— И правда, ты чурбан. Слышь, дите у Семена будет. А он-то и не знает.

— От те на! На кой же она…

Мария зажала мужу рот:

— Я уж думала… Останется — хуже будет. Побереги.

Семен точно окаменел. Он не сводил глаз с отогнутых и отточенных двухвершковых клыков вепря, покрытых ржавой пеной сукровицы.

«Не шелохнись, — сказал Семен себе. — Замри и стой! И успей отскочить».

Мышцы ног Семена ныли от напряжения, и он понял, что они будут очень послушны, если он прикажет им вовремя. И тут Семен подошвами ощутил дробное и сильное сотрясение земли. Она вздрагивала под тяжестью кабана, рвущегося к нему, чтоб рассечь, затоптать.

Теперь Семен видел лишь край клыка, край, вылезший из розовой вывороченной мякоти десен — ни крови, хлеставшей из разодранного брюха, ни ушек, выдвинутых вперед, ни бурой шерсти на могучем загривке, ни мощных плеч, но лишь основание желтого клыка, вылезшего из десны. И в тот момент, когда Шухову надо было наклонить голову, чтоб увидеть этот жуткий клык, Семен резко, до хруста в суставах, двинулся вбок, в сторону, пропустив нож клыка мимо своего бедра. Его лишь чуть задел грязный бок огромного зверя, скользнувший по колену.

Не знал Семен, что маневр, который он совершил, и кажущееся со стороны медленным движение-рывок известен очень давно и на корриде зовется «вероника».

Семен оказался вновь повернутым к кабану. Он видел узкий зад зверя и его монументальный торс, но лишь сейчас ощутил, как испарина охладила лоб.

Секач не мог тут же затормозить, потеряв свою жертву из виду. Он проскочил еще метров двадцать и тогда попытался развернуться. Но ему не удалось. Сила инерции, которую обрела туша, завалила ослабевшего секача на бок. Откинутые копыта зверя мелко дрожали.

Семен осел на землю. Он покрутил головой, словно отгоняя видение. А потом почему-то смачно утер, нос тыльной стороной ладони и крякнул. Отрешенный голос Дисанги прозвучал рядом:

— Никогда не ходи на охоту со стариками. Они думают — другие должны знать столько, сколько они.

— Разве ты виноват? — искренне удивился инспектор. — Я не успел сорвать карабин с плеча.

— Сорви его, ты не уследил бы за кабаном.

— Неужели мы так тихо подошли? И так близко? — Семену не хотелось говорить, что Дисанги, конечно, подал ему знак, который он не заметил или не понял. Старик сказал:

— Кабан валялся у родничка в грязи и шмаре. Два дня его видел там. Я говорил тебе — выследил.

— Я не понял. Наверное…

— Ай-яй-яй… Старик не охотник. Попал на ладонь ниже сердца. Прощай, охота.

Семен понимал переживания Дисанги. Старик был так уверен в себе, что исключал промах.

— Не расстраивайся, Дисанги. Все обошлось.

— На целую ладонь! — причитал старик. — Прощай, охота…

— Не надо так переживать, Дисанги. Лучше освежуем этого мамонта.

— Мамонт не такой. Мне внук картинку показывал. Мамонт совсем не такой.

— Конечно, не такой, Дисанги. А я не заметил твоего знака, Дисанги. В яму, разрытую кабаном, смотрел.

— Старик должен знать и это, — сокрушенно вымолвил удэгеец.

Они достали ножи и начали свежевать тушу. Но шкуру не снимали, потому что зверя еще надо было на волокуше дотащить до табора.

— Я слышал, что люди поступают, как ты, — сказал Дисанги, — но никогда не видел. Отскочил — и зверь мимо.

— Ничего другого не оставалось…

— Жалко, ты не видел, как я подал тебе знак.

Но, боясь показаться впечатлительным и сентиментальным, Семен выломал из челюсти кабана левый клык, на который он глядел, когда вепрь несся на него.

Потом разговаривать было некогда. Тяжелая туша зверя на волокуше умотала и Семена, а Дисанги просто извелся. Но он не отпускал свою жердь и старался не отставать от инспектора. В таборе их встретили молодые охотники. Они вернулись без пантов. Разговор у костра не клеился. Даже слова Дисанги об уходе не произвели впечатления. А старика это очень огорчило, и он рано лег спать, подстелив под бок барсучью шкурку. Инспектор и Дисанги ушли спозаранку, еще не рассвело, но свод неба посветлел, и звезды сильно играли. Молодых охотников не было. Они ушли еще вечером, но выстрелов ночью Семен не слышал, и Дисанги тоже.

— Я старый и плохой охотник, — сказал удэгеец.

Никак не мог разобрать Семен, почему старик настолько тяжело воспринимает промах на охоте и неудачу молодых. Он будто съежился, стал еще мельче, упал духом.

Дисанги шагал молча. Только к вечеру, когда они увидели с вершины одной из сопок склоны Хребтовой, Дисанги сказал:

— Видишь — нельзя тут пройти, чтоб тебя не приметили. Туда по оголовью, по лысым местам.