Сергей Высоцкий - Искатель. 1975. Выпуск №5

— Записки никакой не нашли? — спросил Игорь Васильевич.

— Нет, ничего не оставил. Действительно, непонятная история. И чего лесник этого парня стукнул? Не узнали, кто он?

— Художник Тельман Алексеев, — сказал Корнилов.

— Художник все-таки… — огорчился капитан. — Вот те на!

— Судмедэксперт исследовал труп Зотова? Нет подозрения на убийство? Отравление, например?

— Это исключено, Игорь Васильевич. Все досконально исследовали.

Переговорив с Шакутиным, Корнилов долго сидел в раздумье. Он прослушал еще раз запись разговора, стараясь оценить сообщенные капитаном факты, прикидывал, не упустили ли чего там на месте. Нет, пожалуй, и он действовал бы так.

«Ну что ж, можно считать дело законченным? Достаточно ли улик против мертвого лесника? В конце концов пусть прокуратура решает — закрывать дело или нет, — думал он. — Да закроют. Что им остается? Попробуй теперь узнать, что и почему. Мертвые молчат!» Но дело все же очень тревожило его.

«Ладно, — наконец решил Игорь Васильевич, — утро вечера мудренее. Надо будет на свежую голову пройтись по всему делу. От начала до конца. А конец-то! Ну и конец!»

Но и дома он никак не мог полностью отключиться от драмы Орельей Гриве. Мысли об этом все время лезли в голову, беспокоили, словно легкая, только-только проклевывающаяся зубная боль.

Поздно вечером, уже собираясь ложиться спать, Игорь Васильевич взял из шкафа словарь. Поискать, что же такое Орелья Грива. «Орелка, рель, гривка — сухая полоса холмов или гребней среди болот», — было написано там. «И всего-то? — подумал Корнилов. — А я-то думал, что-нибудь красивое, возвышенное». Но тем не менее он стал думать об этой Гриве, о вековых елях и снежных полянах вокруг. Ему вдруг очень захотелось туда, в лес. В трудные минуты жизни, в пору душевного смятения, острой неудовлетворенности собой, своими поступками Корнилову всегда хотелось быть в лесу. Идти легко, без устали, глухими, позабытыми тропинками, смотреть с крутого берега, как темный поток лесной реки несет и крутит первые, тронутые багрецом листья; слушать далекую перекличку тянущихся к югу ястребов; вдыхать терпкий аромат заросшей вереском и клюквой мшары.

Тогда уходят, отодвигаются куда-то на второй план мелкие житейские невзгоды и заботы. Ясность и стройность приобретают мысли. То, что еще недавно видел словно в тумане, становится четким, выпуклым…

Телефонный звонок вывел Корнилова из задумчивости. Он вздохнул и с неохотой взялся за трубку. Звонил Бугаев. Голос у него был взволнованный.

— Товарищ подполковник, разыскал я документы Алексеева. Ну, знаете, всего ожидал…

Волнение Семена передалось Корнилову.

— Да говори, что стряслось? — нетерпеливо сказал он.

— Документик один зачитаю. Слушайте: «Дубликат свидетельства о рождении. Выдан Орлинским сельским Советом. Зотов Тельман Николаевич. Родился шестого мая 1926 года в деревне Зайцево. Родители: Зотов Николай Ильич и Алексеева Василиса Леонтьевна».

Корнилов молчал потрясенный.

— Судя по вашему молчанию, товарищ подполковник, вам все понятно, — сказал Бугаев. — Мы тут с Сазонкиным обалдели. Вот какие делишки, — он вздохнул и добавил: — Ну и еще тут есть разные бумаги. Ничего особо интересного. Он их почему-то в кухонном буфете держал. Мы потому и провозились долго. На кухню пришли в последнюю очередь.

— А в письмах не нашли приглашения от отца приехать? Или телеграммы? — приходя в себя, спросил Корнилов.

— Нет, Игорь Васильевич… Все письма старые. От женщины. От жены, видать. От отца нету.

«Многовато событий для одного дня. Это ж надо! Отец сына». Он повесил трубку и в замешательстве прошелся по комнате. «Нет, чересчур жестокое это преступление, чтобы поверить в него безоговорочно, — думал Корнилов. — И слишком много неясного, чтобы считать дело законченным…»

— Через час, — сказал. — Устроит?

— Вполне, — ответил Костин. — Спасибо, Боря.

Болл, отключаясь, резко повернул радиобраслет. В сущности, он не слишком удивился экстренному вызову, хотя именно сейчас, когда «Сиррус» стал на профилактику, это было более чем странно.

Вставать было лень: все-таки легли они вчера достаточно поздно, Ну да ладно. Он рывком сел, спустил ноги на пол, утонув ступнями в мягком, щекочущем ворсе. Этот пол Ружена сделала без него; раньше, помнится, был другой — серый, эластичный… как его?.. А этот как называется? Надо будет спросить…

Болл сделал зарядку — упрощенный, «отпускной» комплекс, вызвал инимобиль и даже успел наскоро перекусить, прежде чем под окнами раздался его переливчатый сигнал.

Еще через полчаса он уже вышел из лифта и, пройдя по длинному коридору, сводчатым потолком напоминавшему корабельный, оказался перед кабинетом координатора Ксенийской базы Пионеров. Он машинально, по старой, курсантской еще привычке одернул куртку и шагнул в распахнувшуюся дверь.

Кроме самого Костина, в кабинете было еще двое: Свердлуф, генеральный диспетчер Транспортного Совета, и какая-то дородная блондинка с умопомрачительным профилем. Все трое сидели вокруг маленького столика и потягивали что-то из высоких конических стаканов. Судя по цвету, синт.

Костин поднялся ему навстречу. Был он невысок, коренаст и угловат.

— Знакомьтесь. Доктор Нина Лазарева из Обсерватории, шеф-пилот Борис Болл.

Блондинка небрежно кивнула; Болл в ответ поклонился подчеркнуто церемонно. На Ксении было две обсерватории: Андроновская на Архипелаге и Верхняя в Готических горах; года три назад к ним прибавилась еще одна, вынесенная на искусственный спутник; ее-то и называли просто Обсерваторией.

— С Гаральдом тебя, надеюсь, знакомить не надо?

Болл кивнул и пожал Свердлуфу руку.

— Так в чем, собственно, дело, Миша? — спросил Болл, садясь и принимая из рук Свердлуфа стакан. Это действительно был синт.

— Как тебе сказать… Конечно, ты в отпуске, так что полное право отказаться… Но, понимаешь, возникло тут одно обстоятельство… Вот мы и решили побеспокоить тебя…

— Короче, Миша.

— А короче… Нина, может быть, вы введете Бориса в курс дела?

Блондинка заговорила. Голос у нее оказался под стать фигуре: полный, сочный, глубокий — было в нем что-то такое… рубенсовское. Но говорила она толково — сжато, четко, даже суховато, пожалуй.

Шестнадцатого числа Обсерватория, проводя наблюдения Хурры, засекла некий объект, входящий в систему со скоростью шестьсот шесть плюс-минус два километра в секунду и первоначально принятый за ядро возвращающейся из афелия кометы. Однако последующие наблюдения заставили пересмотреть такую точку зрения. Объект движется под углом в 27°13` плоскости эклиптики, которую пересечет 21 марта между орбитами Орки и Гаазы в 16 часов 27 минут. Орка в этот момент будет находиться на расстоянии, достаточном, чтобы не вызвать возмущений в орбите объекта, а более близкая Гааза не сможет этого сделать в силу своей малой массы. Затем объект, продолжая свое прямолинейное движение (а движение его является именно прямолинейным), начнет удаляться в мировое пространство в направлении Беты Ахава, которой при условии сохранения существующей скорости и достигнет через 4960 лет. От Ксении он пройдет на расстоянии сто пятнадцать плюс-минус полтора миллиона километров. Снимки объекта, переданные автоматической станцией ИС-79, позволяют предположить, что он имеет искусственное происхождение, то есть, попросту говоря, является космическим кораблем. Последнее косвенно подтверждается и прямолинейностью движения.