Сборник - Приключения-78

— Не она ли звонила Селивановой сегодня утром и прошлой ночью? — спросил Демин. — Во всяком случае, других Ирин в блокноте нет. Пошли, Коля. По коням! В Бутырку, к Григорию Семеновичу!

Машина осторожно пробиралась в снегопаде, тихонько, уже привычно ворчал водитель, а Демин сидел на заднем сиденье, вжавшись в угол, и сквозь прижмуренные веки безучастно смотрел на судорожно работающие «дворники», сдвигающие хлопья снега с ветрового стекла. Огни светофоров светились мягко и празднично.

— Приехали, — сказал наконец водитель.

— Ну что ж, будем надеяться, что Григорий Семенович не откажется принять нас в своей новой резиденции, — хмыкнул Демин.

Громадное серое здание как бы растворялось в мокром снегу и от этого казалось почти бесконечным. Все звуки были приглушенные, люди будто старались тише говорить, мягче ходить, будто готовились к чему-то важному. Демин поймал себя на мысли, что он сейчас притихший, сосредоточенный и встречи с Татлиным ждет с нетерпением и опаской.

Кувакин предъявлял документы, согласовывал технические детали, а Демин стоял в сторонке и думал о том, что день у него все-таки нулевой и забывать об этом не следует, что Татлин, судя по всему, орешек непростой и добиться от него чего-нибудь дельного будет нелегко.

— Пошли, — сказал Кувакин. — Все в порядке. Сейчас его приведут.

— Начинаешь ты, — сказал Демин, когда они вошли в небольшую комнатку, где, кроме стола и нескольких стульев, ничего не было. — И ведешь обычный разговор — продолжение всех предыдущих. Я молчу. Я темная лошадка, раздражающий фактор. Не дразни его, не пужай, пусть он будет благодушен и расслаблен. Пусть почувствует свою неуязвимость, свое превосходство, если ему угодно.

— Превосходство он чувствует в любом случае. Это прекрасное душевное состояние не покидает его ни на минуту. Ну ладно, кажется, идет.

Дверь неохотно, со скрипом, будто через силу приоткрылась, и конвойный ввел маленького человечка с брюшком, с шустрым взглядом, в помятой одежде, небритого. Во всем его облике была некая готовность шутить, говорить много, долго и запутанно.

«Игрунчик», — сразу решил про себя Демин.

— О, кого я вижу! — радостно воскликнул Татлин, протянув руки навстречу Кувакину. — Сколько лет, сколько зим! Здравствуйте, Коля! — И тут он увидел Демина, сидевшего в углу.

— Здравствуйте, Татлин, — холодно сказал Кувакин.

— Добрый день, Николай Петрович, — подчеркнуто официально ответил тот, бросив взгляд на Демина.

— У меня к вам опять вопросы, Григорий Семенович, — сказал Кувакин.

— Я весь внимание. Я готов. Прошу.

— Григорий Семенович, не могли бы вы нам сказать, откуда валюта, которую вы пытались продать?

— Валюта?! — несказанно удивился Татлин, и его брови поднялись так высоко, что, казалось, вот-вот нырнут за уши. — Ах, валюта, — он обмяк, и его круглое брюшко стало особенно заметным. — Вы опять о том же... Далась вам эта валюта... Неужели мы не можем поговорить о чем-то другом, более приятном?

— С удовольствием, — ответил Кувакин. — Но вначале — дело.

— На чем мы остановились прошлый раз? — деловито спросил Татлин. — Если мне не изменяет память... — Он задумался, приложив несвежий указательный палец к небритой щеке, — если мне не изменяет память...

— На Селивановой, — подсказал Кувакин. — Вы утверждали, что валюту для продажи вам дала Селиванова.

— Я так сказал?! — ужаснулся Татлин. — И вы мне поверили? Николай Петрович, — укоризненно покачал головой Татлин. — Как можно? Такая невинная девушка, студентка, и вдруг — валюта... Как я мог сказать вам о Селивановой — ума не приложу. — Татлин хлопнул себя маленькой ладошкой по морщинистому лбу.

— Итак? — напомнил Кувакин. — Не обессудьте, Григорий Семенович, я опять о валюте. Такая работа. Заставляет быть настырным.

— А вы знаете, — оживился Татлин, — не только ваша, всякая работа заставляет человека быть настырным, если вы уж употребили это слово. — Татлин быстро взглянул на Демина, словно бы извиняясь за столь неприличное выражение. — Всякая работа заставляет человека быть, я бы сказал, настойчивее, целеустремленнее...

Бедный Коля, подумал Демин. Он уже неделю бьется с этим прохвостом. Представляю, что он наговорил во время прошлых допросов. Мы здесь сидим уже минут пятнадцать, а в протокол заносить нечего. Откуда такая уверенность у этого типа? А может, ее и нет, уверенности-то? Может, это все, что ему остается? И он давно уже смирился с годом-двумя заключения и теперь просто тянет время, понимая, что оно зачтется ему в общий срок...

— Григорий Семенович, — перебил Татлина Кувакин. — Вы уже назвали Ларису Шубейкину, Зинаиду Тищенко, Галину Новожилову, Наталью Селиванову. Давайте, что у вас на сегодня приготовлено?

— Пора уже и Ирину назвать, мне кажется, — негромко обронил в своем углу Демин.

Улыбка на лице Татлина как бы остановилась, но он тут же сделал вид, что не слышал вопроса, который прозвучал за его спиной. Однако восстановить игривое настроение не смог.

— Вы что-то сказали? — повернулся Татлин к Демину.

— Да, — спокойно подтвердил тот. — Я сказал, что вам, очевидно, уже пора назвать Ирину.

— Какую? — любознательно спросил Татлин.

— Назовите всех. Вы многих Ирин знаете?

— Хм... Вы так поставили вопрос, что, право же, я затрудняюсь сказать. Действительно, откуда мне знать, кого именно вы имеете в виду.

— Григорий Семенович, скажите откровенно, неужели мы с Кувакиным производим на вас впечатление круглых дураков?

— Что вы! — в ужасе замахал руками Татлин. — Вы оба кажетесь мне очень грамотными, интеллигентными людьми, с вами приятно беседовать... С вами даже здесь приятно беседовать, — он обвел взглядом унылые серые стены. — Скажу больше...

— Григорий Семенович, остановитесь на минутку, позвольте мне сказать вам несколько слов, прошу вас! — Демин был спокоен, даже благодушен. — Прежде всего меня удивляет ваше легкомыслие, ваше столь пренебрежительное отношение к собственной судьбе...

Татлин вопросительно посмотрел на Кувакина, как бы спрашивая: чего хочет этот товарищ, расположившийся у него за спиной?

— Скажите, Григорий Семенович, кому принадлежит сумочка, с которой вас задержали? — спросил Демин.

— Она давно валялась у меня дома и сказать, откуда она...

— Григорий Семенович, — продолжал Демин. — Хотите, я вам изложу ваши прикидки, назову факторы, которые вы учли, выбрав вот такую шаловливую манеру поведения?

— Я не знаю, что вы имеете в виду, но мне любопытно...

— Знаете, — холодно перебил его Демин. — Вы прекрасно все знаете. Вы считаете, что обвинение может быть предъявлено довольно простое — попытка продать валюту. До сих пор вы не судились, на работе претензий нет, характеристика вполне терпимая. И грозит вам год или около того, причем каждый день, проведенный здесь, уже идет в общий, скажем, стаж. Так?