Аркадий Вайнер - Искатель. 1976. Выпуск №1

— Объясните мне, Екатерина Федоровна, такую несуразность: как же это получается, что к вам, одинокой, бедной женщине, честной труженице, приходят якобы из милиции, производят обыск и изымают более чем на десять тысяч ценностей, и вы, рабочий человек, которому нечего терять и некого бояться, не говоря худого слова, все это отдаете им?

— А что? — спросила она.

— Да ничего, только непонятно это мне. Вот у меня, к сожалению, нет десяти тысяч, но если бы кто угодно попробовал у меня взять хоть десять рублей, я бы сильно возражал.

— Да-а! Вам хорошо — вы начальники, конечно, а коли к женщине одинокой пришел обэхэес — что же мне, значит, драться с ним?

— Драться ни с кем не следует, но у меня есть впечатление, что, если бы кто-то попробовал изъять вашу зарплату в котельной, вы бы ему глаза вырвали.

Огорченно-тупое выражение медленно стекало с ее лица.

— Это как же вас понимать, как говорится? Значит, по-вашему, выходит, что вовсе жулики эти правы, а не я? А не я, значит?

— Ни в коем случае. Вы меня неправильно поняли. Или не захотели понять. Я к тому веду, что кто-то знал о ваших ценностях. А знать это мог только человек, который и мысли не допускает, что вы живете на свою зарплату кочегара.

Лицо Пачкалиной побагровело, она наклонила голову вперед, будто собралась бодаться.

— А вы моих денег не считайте! Я по закону живу, ничего не нарушаю. Не нарушаю, значит!..

Я покачал головой:

— Вы бы вот таким макаром с жуликами разговаривали. А со мной чего вам препираться, я ведь сейчас не расследую, с каких вы денег живете. Кстати, почему вы пишете, что не судимы?

— Амнистия потому что была! С тех пор я полноправная! Несудимая, значит.

— А-а! Это я не подумал. А вы меня вспомнили, Екатерина Федоровна?

— А то нет! Как говорится, конечно-значит, вспомнила. Сразу. Хоть тогда вы и молоденький были, по пустым делам бегали. А сейчас небось, как говорится, кабинет отдельный…

— Имеет место. Теперь давайте снова вспоминать, как вы глядели аферисты.

— Люди они молодые. Молодые, значит. Высокие оба, конечно. Один — чернявенький, вроде бы он армян или грузинец, или еще, может, еврейской национальности, значит. А второй, наоборот, весь из себя беленький, и на щеке — шрам, как говорится…

Постепенно успокоившись, Пачкалина сидела и не спеша описывала жуликов. А я все время пытался понять, почему Пачкалина не знает, в какие сберкассы были внесены вклады: забыть этого она не могла, это она явную чушь несет. Может быть, она у себя держала чужие деньги? Чьи? Этим надо будет заняться всерьез, потому что отсюда может быть выход на аферистов. Но ведь это не просто аферисты — они предъявили удостоверение капитана Позднякова. В общем, если отбросить всю лишнюю шелуху, надо искать человека, у которого в руках находилось могущественное, неизвестное науке лекарство, который хорошо знает, что Поздняков всегда ходит с оружием, а у Екатерины Пачкалиной хранятся дома немалые ценности. Задача несложная, элегантная и многообещающая.

Но пока что надо было ехать в МУР, предъявлять Пачкалиной альбомы с фотографиями известных милиции мошенников — это было первым действием в решении возникшей передо мною задачи.

Пока я выписывал пропуск, Пачкалина с интересом и некоторым испугом оглядывала помещение приемной — в МУРе она была впервые. Мы поднялись в канцелярию, где меня уже ждал инспектор шестого отдела Коля Спиркин, великий спец по всякого рода мошенничествам. Коля провел нас в свой кабинет, который на свежего человека должен был производить впечатление ошеломляющее: какие-то огромные свертки с коврами валялись на полу, на стульях были сложены груды цветастых платков, около окна возвышалась целая пирамида поношенных разномастных чемоданов, большой письменный стол усеян обрезками бумаги, игральными картами, фотографиями, клочьями ярко-оранжевой, с переливами, парчи — вещественными доказательствами разносторонней и активной деятельности Колиных поднадзорных. Вдоль стен шли стеллажи, на которых были прикреплены скромные рукописные плакатики: «РАЗГОН» «БРИЛЛИАНТЫ», «КУКЛЫ ДЕНЕЖНЫЕ», «КУКЛЫ ВЕЩЕВЫЕ» «ФАРМАЗОН», «АФЕРИСТЫ», «КАРТЕЖНИКИ», «ЖЕНИХИ». На стеллажах размещались альбомы с фотографиями деятелей, облюбовавших одну из этих специальностей, и потерпевшим их предъявляли, с целью опознания. Я вспомнил еще один плакатик, нарисованный лично Колей и вывешенный на видном месте — «ОПОЗНАНИЕ ПРЕСТУПНИКА — ДЕЛО ЧЕСТИ ПОТЕРПЕВШЕГО!», но начальство, как водится, не оценило Колиного юмора, и плакатик пришлось снять.

— В общем, альбомы — вчерашний день криминалистики, — сказал Коля непринужденно. — Как раз сейчас мы переводимся на централизованный машинный учет: зарядил карточку с приметами и специализацией преступника, и через две минуты получаешь ограниченное количество фотоснимков. — Он вздохнул и, подвинув стремянку к стеллажам, полез к полке с надписью «Разгон». — Но пока что сотен шесть картинок просмотреть придется… Сначала посмотрим профессиональных «разгонщиков», если не найдем, тогда остальных…

— А остальных-то зачем? — спросил я.

— Да они не стабильные какие-то. — с огорчением сказал Коля. — Вчера он «куклы подкидывал», завтра будет фармазонить. А сегодня, глядишь, самочинный обыск зарядил…

Коля выложил на стол несколько больших, в разноцветных коленкоровых переплетах альбомов, придвинул один из них к Пачкалиной:

— Пожалуйста, гражданочка. Не спешите, разглядывайте внимательно.

Пачкалина недоверчиво посмотрела на вихрастого Колю, который в свои тридцать лет выглядел в лучшем случае первокурсником-студентом, и открыла альбом. Я сидел рядом с нею и тоже с интересом разглядывал снимки — мне ведь по моей специальности делать это нечасто приходится, хотя я знаю кое-кого из жуликов, представленных в Колиной коллекции.

Пачкалина загляделась на Олега Могилевского по кличке «Портвейн». Лицо красивое, мягкое, густые темные кудри до плеч, по-детски пухлые губы, огромные чистые глаза в пушистых девичьих ресницах, кокетливый наклон головы… Не хватает только надписи в завитушках: «Люблю свою любку, как голубь голубку»…

Нежный красавец этот не так давно приглядел одного деятеля — заведующего плодоовощной базой. И решил «взять» его профессионально. С дружками своими устроил за ним плотную слежку, фотографировал машины с овощами, которые, по его расчетам, «налево» уходили, словом, досье на него такое оформил, что в ОБХСС зашлись бы от зависти. В один прекрасный день является к заведующему домой, с ним двое в форме, понятых берут: обыск. Заведующий трясется, да куда денешься? Пока те двое ищут, Портвейн уселся хозяина допрашивать — документы, фотографии ему предъявляет: вы, мол, установленный жулик и доказанный расхититель соцсобственности. Заведующий покряхтел и сознался, показания собственноручно записал и поставил подпись свою. Забрали у него разгонщики тысяч двадцать, вещей ценных два чемодана и удалились, отобрав подписку о невыезде с места жительства.