Евгений Федоровский - Искатель. 1976. Выпуск №3

— Конечно! — воскликнул Тренер. — Как не заметить? Я нарочно оставил в копии это местечко, дал вам его послушать. Эта пленочка — просто клад. Но я вижу, наш уважаемый профессор что-то морщится…

— Не буду скрывать, мне не очень по душе, что добывали вы ее теми же нечистыми методами, как и промышленные гангстеры. Завтра вы и мои разговоры подслушивать станете?

— Морис! — укоризненно сказала я.

— Согласен, это не очень этично, — кивнул Тренер. — Но что поделаешь, мы пользуемся иногда такими методами. А в данном случае ведь и не мы сами, а частные сыщики, ловцы промышленных шпионов. Так что даже наша совесть чиста. Хотя, пожалуй, ради такого случая можно и совесть немножечко замарать, я так считаю.

— А я думаю, не бывает цели, ради которой можно замарать совесть, — сердито сказал Морис.

— Браво! — похлопал в ладоши комиссар и подчеркнуто торжественно, нараспев продекламировал: — «Любил бы меньше я тебя, коль не любил бы чести». Шекспир. Еще не забыл со школьных лет. Высокая поэзия, благородные чувства. Но есть операции, которые нельзя проводить, не запачкав рук.

— Надевайте перчатки, — буркнул Морис.

— На душу тоже? Таких перчаток, к сожалению, пока не придумали, — вздохнул Тренер.

— Подложить вам еще грибов? — поспешно спросила я комиссара, стремясь разрядить накалявшуюся атмосферу.

— Нет, спасибо, Клодина. Они слишком вкусны. Вы окончательно испортите мне фигуру, — пошутил он и тут же, погрустнев, устало добавил, убирая магнитофон: — А может, вы и правы, Морис, и зря я все это затевал, — добавил он, убирая магнитофон в портфель. — Ведь по существующим законам такая запись уликой служить не может. Ее всегда можно подмонтировать, как тебе нужно. Но для опознания преступника по голосу она вполне пригодна. А голос, установили, как вы знаете, ученые мужи, так же по-своему неповторим, как и отпечатки пальцев. Под этим предлогом мы включим пленочку на суде, и она произведет нужное впечатление, будьте спокойны.

— Я все более убеждаюсь, Жан-Поль, что вы избрали не ту профессию, — сказал Морис. — В вас пропадает незаурядный психолог.

— Почему пропадает? — вступилась я. — Как будто для ловли преступников глубокое знание психологии не нужно.

— Благодарю вас, Клодина, — комиссар взял мою руку и приложился к ней колючими усами.

— Но рассказывайте дальше, — попросила я. — Как же вам удалось припереть к стенке Бромбаха?

— Да, я несколько забежал вперед. Хотя мы и записали иного интересного в квартире Федершпиля, достаточной уликой все это, к сожалению, как я уже сказал, служить не могло. Но мы выбрали и смонтировали из этих разговоров несколько фраз, какие примерно мог в свое время говорить Федершпиль Бромбаху, предлагая убить его тетушку. «Не забудьте принести деньги. Вы должны уехать на это время…» — и прочее в том же духе. И вот я включил погромче эту пленочку Бромбаху, грозно спросив: «Узнаете голос?» Конечно, он его узнал, подумал, будто мы записали их беседы прямо с поличными, и это его доконало. Мы еще поднажали, напоминая, будто сообщник уже во всем сознался и запирательство лишь отягчит его вину, ну все как в детективах, какие любит читать Клодина. И он заговорил.

Комиссар отодвинул от себя тарелку, поблагодарил меня восторженным взглядом и красноречивой мимикой, вытер губы салфеткой и мечтательно проговорил:

— Эх, теперь закурить бы…

— Ну что вы, — поспешно сказала я. — Вы уже совсем отвыкли, Жан-Поль, вон даже трубочку бросили, не носите с собой.

— Да, повзрослел. Обхожусь без пустышки, — вздохнул он.

— Что же рассказал Бромбах? — спросил Морис.

— Все выложил подробно: как позвонил ему однажды неизвестный и предложил встретиться и побеседовать о «состоянии здоровья его тетки». Бромбах уже устал ждать наследства, был готов на все и согласился сначала якобы из чистого любопытства, как пытался нас уверить. Встретились они вечером за го родом. Федершпиль, как я уже упоминал, не только тщательно загримировался, но и все время разговаривал, стоя к Бромбаху спиной. Он предложил ему за сто тысяч франков ускорить получение наследства. Бромбах повел разговор в игривом тоне, стараясь показать, будто не принимает все это всерьез. Дескать, откуда я возьму такие деньги и где гарантия, что на него не падут какие-нибудь подозрения и тогда он станет не богатым наследником, а каторжником… Но Федершпиль все ему разъяснил весьма деловито: что он должен уехать на не которое время за границу и у него будет чистейшее алиби, а деньги уплатит потом, когда разбогатеет. «А если я вас обману и не заплачу?» — спросил его Бромбах. «Ну что же, тогда вы отправитесь вслед за тетей, — ответил ему Федершпиль. — Я же вам верю, не требую деньги вперед. Можете поверить и вы мне: если попытаетесь меня обмануть, тут же отправитесь вслед за тетушкой…»

Я опять живо представила эту картину: сумерки, глухая лесная опушка и на ней два злодея, замышляющие ужасное преступление и в то же время боящиеся и запугивающие друг друга…

Комиссар посмотрел на меня и, видимо, вдохновившись выражением моего лица, продолжал:

— Такая деловитость внушила Бромбаху уверенность. Он согласился и уехал отдыхать в Ниццу на деньги, которые ему, кстати, как помните, щедро выдала любимая тетушка. А через несколько дней он получил телеграмму, что тетя скоропостижно скончалась. Приехал чистеньким, не очень убедительно изобразил печаль, стал богатым и тревожился только в ожидании телефонного звонка. А тот раздался лишь через два месяца, Федершпиль не хотел рисковать. Они снова встретились вечером за городом, в сумерках. Бромбах без слов вручил Федершпилю пакет с сотней тысяч франков, тот так же молча их взял — и они расстались. Бромбах надеялся — навсегда. Но на всякий случай решил перебраться в Веве, на Лазурный берег, более подходящий для миллионера, хотя и считал не без оснований, что опасаться ему нечего: даже если Федершпиль, которого он не знал ни в лицо, ни по фамилии, попадется и признается, всегда можно будет сказать, что злодей оговаривает ни в чем не повинного любимого племянника так трагически скончавшейся тети. Он думал, будто уличить его невозможно. Но не учел слабоватости своих нервов и нашей опытности.

— Но все же вам просто повезло, Жан-Поль, что он признался, — покачал головой Морис. — И потом, боюсь, одного его признания для суда будет мало, так же как магнитофонных записей, сделанных в квартире Федершпиля.

— Вы правы, — одобрительно кивнул комиссар и повернулся ко мне: — Видите, дорогая Клодина, что значит не поддаваться гипнозу детективных романов? В отличие от вас ваш супруг прекрасно понимает, как нелегко доказать вину преступника, если даже он в ней сознался. Это просто для Мегрэ у Сименона, которого я весьма уважаю и сам люблю почитывать перед сном. Великому сыщику достаточно лишь добиться от убийцы признания в преступлении, и дело в шляпе, больше никаких доказательств и не требуется, как, скажем, в романе «Мегрэ путешествует», где он навещает, кстати, и нашу скромную Швейцарию. Но нам, грешным, вынужденным ловить преступников в жизни, а не в романах, приходится куда труднее.