Евгений Федоровский - Искатель. 1976. Выпуск №3

— Перестаньте надо мной издеваться, Жан-Поль, — жалобно сказала я. — И не томите, вы все время отвлекаетесь на самых интересных местах.

— Как полагается в детективных романах, — засмеялся он. — Я вам все излагаю вкратце, но ведь бились мы с этим Бромбахом несколько дней. И еще до его признания, но когда уже стало очевидным, что он явно замешан в смерти тетки, мы добились у прокурора санкции на обыск его виллы. Можете поверить, я сам провел его — и тщательно, как никогда. И мне редкостно повезло: среди бумаг Бромбаха, а был он человек пунктуальный, несмотря на рассеянный светский образ жизни, и аккуратно записывал все свои расходы и доходы, среди его бумаг попался мне и листочек со столбиком цифр. Это явно были номера или каких-то ценных бумаг или банкнотов. Не могу понять даже, зачем он это сделал. А может, боялся, что Федершпиль станет его потом шантажировать и уверять, будто не получил от него никаких денег. Тогда, в свою очередь, можно будет припугнуть его, что все номера бапкнотов записаны и могут быть переданы полиции. Во всяком случае, с этой записочкой мне чертовски повезло. Я тотчас же по мчался в Цюрих и, приложив неимоверные усилия, добился почти невозможного — доступа к банковскому счету Федершпиля. Вы знаете, как свято наши банки хранят тайны своих вкладчиков. Но они имеют и другой хороший обычай: на всякий случай записывать номера банкнотов, которые им приносят, — а вдруг среди них окажутся фальшивые…

— И номера совпали?! — вскрикнула я.

Комиссар торжествующе кивнул:

— И номера, и сумма: сто тысяч франков. Это окончательно добило Бромбаха.

— Еще бы, — сказал Морис. — Вот это улика уже неоспоримая. Вам крупно повезло, Жан-Поль.

— Не стану отрицать: редкостно повезло, — кивнул тот. — Все решил счастливый случай, как нередко бывает в нашем деде. Бромбах оказался слишком пунктуален и осторожен и сохранил этот списочек. А Федершпиль не знал о хорошей традиции осторожных банкиров, не учел ее. Но, согласитесь, и старый полицейский волк Тренер тоже не сплоховал. Ведь другой следователь мог бы прозевать эту бумажку, не придать ей никакого значения.

— Вы молодец, дорогой Жан-Поль! — радовалась я. — Значит, теперь они не уйдут от возмездия?

— Надеюсь. Но этот Федершпиль — крепкий парень, будет защищаться до последней возможности. Чтобы он не ускользнул, мне понадобится ваша помощь, Морис.

— Располагайте мной целиком и полностью, Тренер, — ответил муж. — Я готов даже немедленно уйти с работы консультанта при суде, чтобы не нашлось предлога помешать мне выступить экспертом на процессе.

— Возможно, это потребуется, — кивнул Тренер. — Разумеется, временно. Потом мы вас снова зачислим на работу. Вы мне нужны. Но прежде всего вы должны мне помочь составить обвинительное заключение. Мы вместе тщательно продумаем все возможные варианты, какие попытаются применить защитники Федершпиля и Бромбаха на суде, и как их парировать, предупредить. Вы не хуже меня понимаете, какой перед нами хитрый противник.

К счастью, Морису не пришлось даже на время прерывать свою работу консультанта при кантональном суде. Он дорожил этой должностью, потому что она, хотя и доставляла больше хлопот, чем денег, позволяла ему разоблачать всяких жуликов и шарлатанов, давала немало интересного материала для его научной работы.

Все время, пока велось следствие, Морис помогал комиссару Тренеру вести допросы Федершпиля, Бромбаха и Гросса и готовить обвинительное заключение, а потом мужу поручили и выступить на суде официальным консультантом-экспертом обвинения.

Но был приглашен и второй эксперт, весьма авторитетный, пользовавшийся мировой известностью, профессор Рейнгарт, учитель Мориса. Он не разделял мнения Мориса о том, будто можно обойти сопротивление совести загипнотизированного и заставить его совершить преступление, внушая, будто тот выполняет какое-то доброе дело. Профессор Рейнгарт придерживался более осторожной точки зрения, считая, что при любых условиях невозможно заставить человека поступить вопреки его моральным принципам.

Это, конечно, предвещало на суде напряженную борьбу мнений, и было еще далеко не ясно, к чему она приведет…

Вальтер Федершпиль на суде, как и на всех допросах во время следствия, разумеется, решительно отрицал свою вину. Держался он вызывающе, нагло, скучающе посматривал в зал, пытался перебивать прокурора и Альфреда Бромбаха ехидными репликами. Судья пригрозил удалить его на время из зала. Тогда Федершпиль замолчал, но выражал возмущение ироническими улыбками и мимикой.

Не могу точно сказать, каким я его себе представляла, но, во всяком случае, совсем иным. Меня прямо потрясла совершенно заурядная внешность Федершпиля: невысокого роста, лысый, с лохматыми, какими-то серовато-рыжими бровями. И лицо серое, словно давно не мытое как следует, обрюзгшее, отвисшие щеки, тяжелый подбородок. Решительно ничего демонического. И хотя муж не раз смеялся надо мной, говоря: «По-твоему, гипнотизер должен быть непременно жгучим брюнетом с пронзительными черными глазами?» — я никак не могла понять и поверить: каким колдовским образом внушал своим жертвам такие страшные, преступные поступки этот обрюзгший толстяк, сидящий на скамье подсудимых и все время гримасничающий?

Но больше всего меня потрясли глаза Федершпиля. Перехватив несколько раз его взгляд, я сначала даже не поверила себе. Глаза у него были голубые, чистые и невинные, как у младенца!

Казалось, моментами его глаза даже застилает слеза от горькой обиды, что не верят ему, человеку самой гуманной профессии, вылечившему от тяжелых недугов столько людей, возводят на него такие чудовищные обвинения.

— Внушение преступных поступков? Но это же полнейшая чепуха! Все крупнейшие авторитеты психиатрии, знатоки гипноза доказывают, что это невозможно. И уважаемый профессор Рейнгарт, разумеется, подтвердит и объяснит это суду, когда будет выступать как эксперт.

Каким образом на мой банковский счет попали деньги, принадлежавшие Альфреду Бромбаху? Вообще-то это наше частное дело. Слава богу, мы живем в стране, где поддерживается правопорядок, и тайна вкладов, как и переписки, телефонных разговоров и частных бесед, еще охраняется законом. Но если уважаемый суд настаивает, могу сказать, в этом нет ничего секретного или запретного: он просто вернул мне старый карточный долг. А теперь, почему-то пытается оговорить меня, обвинить в смерти своей тетки, которую я никогда и в глаза не видал. Несомненно, он сам ее злодейски убил с помощью ухаживавшей за нею медицинской сестры, которую потом суд почему-то оправдал, хотя она сама не вынесла угрызений совести и покончила с собой… Но при чем тут я?!