Уилбур Смит - Весы смерти

Хотя он держал ее за середину высоко над головой, хвост мел землю с одной стороны, а нос — с другой. Рас, одной рукой по-прежнему обнимая Гарета, взглянул на трофей с большим интересом и обрушил на внука, расстилавшего перед ним огромную темно-желтую львиную шкуру, град вопросов.

Ответы на них привели старика в такое волнение, что он подпрыгнул на месте, схватил внука за плечо и стал немилосердно трясти его, выспрашивая все подробности. Грегориус рассказывал с большим воодушевлением, глаза его сияли, когда он жестами показывал, какой громадный был лев, как Джейк запустил в него бутылкой и как она разлетелась вдребезги, ударившись о львиную голову.

В дымной, еле освещенной пещере установилась относительная тишина, сотни гостей вытянули шеи, боясь упустить хоть словечко из повествования об охотничьем подвиге. В этой тишине рас направился к тому месту, где сидел Джейк. Он не глядя шагал по блюдам с угощеньем, опрокинул сосуд с теем и наконец добрался до высокого курчавого американца и поднял его на ноги.

— Как вы поживаете? — осведомился он с большим чувством.

На глазах у него навернулись слезы восхищения человеком, который голыми руками убил льва. Сорок лет назад рас сломал четыре копья с широкими заточенными наконечниками, пока не вонзил пятый в сердце льва.

— Да ладно, чего уж там, — неловко пробормотал Джейк, а рас пылко обнял его и отвел к почетному концу стола.

Подойдя, рас раздраженно дал под ребра одному из своих младших сыновей, чтобы тот пошевеливался и побыстрее освободил место по правую руку от главы пира, куда и усадил Джейка.

Джейк взглянул на Вики и беспомощно закатил глаза, увидев, что рас уже накладывает на большущую круглую лепешку дымившийся ват, скатывает ее в некое подобие торпеды, вполне способной поразить крейсер. Джейк набрал побольше воздуха и широко открыл рот. Рас занес над ним изысканное лакомство, как палач заносит над жертвой свой меч.

— Как вы поживаете? — вопросил он и с радостным хихиканьем сунул Джейку в глотку свое угощение.

Полковник и все офицеры третьего батальона очень утомились от многочасового трудного перехода и к тому времени, когда они добрались до Колодцев Халди, хотели только одного — чтобы их палатки были уже поставлены, а койки застелены, и потому все только радовались, что майор получил полную свободу действий.

Он установил двенадцать пулеметов по краю долины так, чтобы они полностью накрывали ее огнем, а пониже приказал отрыть окопы для стрелков. Лопаты легко входили в рыхлую песчаную почву, люди работали быстро и почти без шума, они не только отрыли пулеметные гнезда, но и насыпали к ним песчаные брустверы.

Минометный взвод Кастелани отвел назад, под защиту обеих линий окопов и пулеметных гнезд, откуда снаряды ложились бы по всей долине, а сами миномёты оставались бы в полной безопасности.

Пока солдаты работали, Кастелани лично промерил шагами все расстояния перед своей линией обороны и проследил за установкой металлических вешек — их следовало расположить так, чтобы у каждого пулеметного расчета был свой, аккуратно размеченный сектор обстрела. Затем он вернулся назад посмотреть, как расчеты подносят боеприпасы, бесшумно скользя по рыхлому песку в темноте, чуть слышно, но весьма выразительно проклиная тяжелые деревянные ящики.

Всю ночь он без устали готовил огневую линию, и любой солдат, решившийся хоть на минуту бросить лопату, рисковал быть застигнутым длинной тенью майора, получить выговор тихим, но язвительным шепотом и выслушать бешеную — шепотом же — ругань.

Наконец приземистые пулеметы в толстых кожухах были опущены на приготовленные для них позиции и установлены на треноги. Только после этого Кастелани лично проверил угол горизонтальной наводки. Поняв, что вся лежавшая перед ним в лунном свете долина находится под прицелом, он успокоился. Он разрешил своим людям прилечь отдохнуть и отдал распоряжение полевой кухне привезти котлы с горячим супом и мешки с тяжелым черным хлебом.

Гарет Суэйлз ощущал тяжесть от еды и усталость от непомерного количества теплого шампанского, которым его потчевал Ли Микаэл.

У раса и Джейка установился контакт, которому языковой барьер не был помехой. Рас убедил себя, что если американцы говорят по-английски, значит они англичане и что Джейк, в качестве удачливого охотника на львов, несомненно принадлежит к высшим слоям общества. Надо сказать, что к этому времени рас осушил уже несколько литров тея и социальное положение Джейка стало для него более приемлемым.

Обстановка была уже настолько доброжелательной и доверительной, настолько располагающей к откровенности, что Гарет наконец осмелился задать вопрос, который вертелся у него на кончике языка уже несколько часов.

— Ириска, старина, а ты деньги для нас приготовил?

Князь, казалось, не услышал его, он налил Гарету еще бокал шампанского и отвернулся, чтобы перевести какую-то реплику Джейка своему отцу. Гарету пришлось крепко взять его за руку.

— Груз доставлен в полной сохранности, мы заберем, что заработали, и больше не будем причинять вам хлопот. Отправимся на запад с музыкой, одним словом.

— Я рад, что ты затронул этот вопрос… — Ириска задумчиво кивнул, но никакой радости на его лице не было. — Нам стоит кое-что обсудить.

— Послушай, Ириска, старина, здесь абсолютно нечего обсуждать. Мы все уже обсудили давным-давно.

— Пожалуйста, не нервничай, дружище.

Однако такой уж был у Гарета характер — он всегда нервничал, если человек, который должен ему деньги, хотел с ним что-то еще обсудить. Обычно в подобных случаях обсуждалась одна тема — как их не заплатить, и Гарет собирался уже громко и решительно протестовать, но именно эту минуту выбрал старый рас, чтобы встать и приступить к торжественному спичу.

Его намерение вызвало некоторое замешательство, ибо после обильных возлияний ноги раса подгибались, как резиновые, и, для того чтобы встать и стоя произнести речь, ему пришлось воспользоваться услугами двух гвардейцев.

Несмотря на это, говорил он ясно и сильно, белым гостям его слова переводил Ли Микаэл.

Поначалу раса потянуло, видимо, на лирику. Он говорил о первых лучах восходящего солнца, золотящих горные вершины, о жарком полуденном ветре пустыни, бьющем в лицо, упомянул о том, что чувствует человек, когда слышит крик своего первенца, и о том, как пахнет вспахиваемая плугом земля. Буйная толпа гостей постепенно притихла — у старика было еще достаточно власти и силы, чтобы заставить себя уважать.

Чем дольше он говорил, тем больше достоинства слышалось в его речи, он отбросил руки поддерживавших его гвардейцев и, казалось, стал выше ростом. Голос его больше не дрожал по-стариковски, он звучно разносился по пещере. Джейку не нужен был перевод, чтобы понять — старик говорит о гордости человека, о правах свободного человека. Долг каждого состоит в том, чтобы защитить эту свободу даже ценой жизни, чтобы сохранить ее для детей и детей их детей.