Луи Жаколио - Затерянные в океане

Впрочем, мы должны оговориться, что Саранга вел себя очень скромно, не выдавая ничем роли, которая приписывалась ему Порником: никто, кроме китайцев-матросов, не знал о той неутомимой бдительности по ночам, которую проявлял Саранга, ведя судно по назначенному ему маршруту. К Порнику же он всегда выказывал большое уважение, которое тот вполне заслуживал как опытный и знающий свое дело моряк.

Ланжале, отвечая на вопросы своего друга, должен был поневоле нарушить обещание, данное Гроляру, — никому не передавать того, что тот ему открыл. Но так как сообщение Порнику тайны сыщика было сделано в его же, Гроляра, интересах, то Парижанин не чувствовал упреков совести, а чтобы еще более успокоить последнюю, он, со своей стороны, взял с бретонца обещание — хранить про себя секрет полицейского. Порник, конечно, дал это слово. Тогда Ланжале сообщил ему все, что сам знал об этом важном деле из своей беседы с банкиром Лао Тсином и из признаний, сделанных Гроляром.

Бретонец слушал его с большим интересом, потому что все, что сообщал ему друг, было для него ново и неожиданно. До сих пор он был убежден, что дело заключалось лишь в борьбе между бежавшими из Нумеа и полицейским сыщиком, который никак не мог предать их в руки французских властей, и что Гроляр наконец достиг того, что бежавшие, хитростью банкира Лао Тсина, были посажены на яхту и направлялись теперь прямехонько в западню, где ожидал их французский броненосец «Бдительный». К такому убеждению пришел бретонец в последнее время путем постоянных размышлений, но вдруг, к его удивлению, оказалось, что дело заключается не в преследовании их, а совершенно в другом, не имеющем ничего общего с бегством из Нумеа! Оказывается, что все они: Данео, Пюжоль и он — играют последнюю роль в этом таинственном путешествии, что их потому-то именно и пригласили сюда, на эту яхту, что их личности очень мало значат, и что им отведены пассивные роли людей, служащих только орудием в руках других! Поняв свое настоящее положение на яхте и увидев, что он тут не цель, а лишь средство к достижению цели, Порник сказал Ланжале:

— Ну, друг, теперь мне все ясно: этот богатый банкир избрал меня не более как орудием для своих ловких ударов! Ему мешал Ли Ванг, соперник господина Бартеса, и вот — раз! — он приготовил ему какую-то западню, в которую и послал его под благовидным предлогом. Затем его стеснял Гроляр, охотившийся за тем же господином Бартесом, не дававший ему своими преследованиями возможности действовать открыто, и вот — два! — полицейский сыщик упрятывается им в тот же мешок. И что всего забавнее, эти два субъекта стремятся туда, куда их посылает ловкий человек, с отменным удовольствием, один — думая, что он достанет свое кольцо, которого не видать ему как своих ушей, а другой — надеясь получить коронную драгоценность, которой также не бывать никогда в его руках! Потому что, поверь моему опыту, что раз попало к китайцу, то и останется у него навсегда!

— Ты ошибаешься насчет Лао Тсина, — возразил Парижанин. — Этот человек не похож на других китайцев; он — исключение из общего правила.

— Может быть, не буду утверждать противного. Но скажи ты мне, пожалуйста, зачем Ли Ванг и Гроляр оказались в одном мешке, если не затем именно, что банкир намерен пожертвовать ими обоими для безопасности господина Бартеса?

— Это правда, в этом я согласен с тобой. Но мне кажется, что есть средство уладить это дело, то есть спасти Гроляра, не вредя этим господину Бартесу, да отчасти улучшить и наше собственное положение.

— Каким образом?

— Обязать его, Гроляра, чтобы он письменно, за собственноручной своей подписью, дал обещание навсегда оставить в покое всех бежавших из Нумеа»

Ланжале думал, что этого обещания требовал от полицейского сыщика и сам Лао Тсин, но, получив отказ, дал тайное приказание Саранге отправить на тот свет вместе с Ли Вангом и Гроляра. И Ланжале, как нам уже известно, был прав в своем предположении…

— Идея недурна, — сказал Порник, выслушав предложение Ланжале и помолчав минуты две, раздумывая. — Но мы лучше погодим с нашим ультиматумом до самого конца, то есть до того момента, когда опасность, грозная и неизбежная, предстанет пред глазами Гроляра. Мы ничем тут не рискуем, потому что во всяком случае окажем помощь нашему любезному соотечественнику, виновному только в том, что он исполнял свою обязанность

Последние слова Порник сказал очень просто, без малейшей аффектации, чем отчасти удивил Ланжале, никогда не думавшего о том, что можно быть беспристрастным к своему врагу и даже помочь, если ему грозит какая-нибудь опасность. На этом друзья расстались, условившись действовать сообща и решительно, когда это окажется необходимым.

Между тем судно целый день пробиралось между рифами и мелкими островками, лавируя между ними с большой осторожностью. Саранга не покидал носа яхты, пытливым взглядом осматривая водную даль, расстилавшуюся перед ним, и поминутно решая, какое дать направление судну, по какому проливу идти, чтобы не попасть в беду, так как море в этих местах — не что иное, как громадная сеть проливов между бесчисленными островами и рифами, созданными мадрепорами, и ничего не могло быть легче, как сесть на мель или разбиться вдребезги о подводную скалу.

Незадолго до заката солнца вид океана совершенно изменился, потому что яхта вошла в какое-то ущелье между отвесными берегами двух островов, поднимавшихся на высоту в четыреста футов. Течение здесь было очень быстрое, доходившее до восьми, а то и десяти миль в час.

— Черт меня возьми, если мы не вступили в царство сатаны в этот момент! — воскликнул Порник, наблюдавший ход яхты из окна своей каюты.

— Я согласен с тобой! — сказал Ланжале, бывший тут же. — Те, кто вздумал основать свою резиденцию в этих местах, могут быть спокойны насчет неожиданных визитов: сам сатана не сможет пробраться к ним!

Погода, не располагающая к веселью. — На пороге к великой цели. — «Судно прибыло на место!» — Три лодки. — Уныние Гроляра. — Остановка.

Ветер стремительно проносился между двумя отвесными скалами, издавая какие-то страшные звуки, в которых не было ничего веселого и к которым моряки яхты прислушивались с изумлением, бросив свои обычные песни. Самая погода незаметно изменилась, и ясный вечер превратился в совершенно темный, не располагающий ни к песням, ни даже к разговорам. С этим вечерним мраком, окутавшим вдруг все окружающее Непроницаемой пеленой, угрюмые скалы, замыкавшие проход, сделались как будто еще выше и угрюмее.

Судно уже более часа шло тихим ходом — по требованию лоцмана Саранги, подвигаясь вперед среди мрака, освещаемого лишь собственными его огнями.