Марианна Алферова - Хрустальный лабиринт

Две недели отдыха профессор Платон Рассольников выторговал сам у себя после долгих споров. Да, одна половина его существа доказывала, что надо немедленно искать стабилизирующую полусферы, на существование которой смутно намекали манускрипты Адониса. Вторая требовала отбыть на какую-нибудь отдаленную планетку Галактики, собраться с мыслями и систематизировать все, что удалось собрать за последние годы. А собрать удалось немало, хотя ценность некоторых находок была более чем сомнительной. Но надо же и отдохнуть, в конце концов, не безумно и бездумно, как отдыхается в казино Земли-дубль, или на пляжах Геи-Квадриус. А вдумчиво, последовательно, с перспективой. «Я всегда отдыхаю с перспективой», — заявлял его странный друг Альфред Корман, то ли сумасшедший, то ли гений, которому профессор Рассольников был обязан жизнью. Впрочем, как убедился Атлантида вскоре после их знакомства, Корман все делал с перспективой, но почему-то обратной. Да, именно по сложным живописным законам: сначала немножко, потом побольше, еще больше, а потом все меньше, меньше, меньше. «Нелепо, но по законам прямой перспективы возможно только убывание», — это была еще одна из шуток Альфреда. Шутка, если вдуматься, не особенно смешная. Но в шутки Кормана лучше не вдумываться.

Наступало время перепутья… Впереди нечто значительное… Нет, не отдых по системе Кормана, а рождение Новой теории. Это особое чувство. Бывает, голова напоминает не светлую сферу, а чугунный шар, мыслей — ни грана, и все же в глубине души таится уверенность, что вот-вот будет найдено решение. И оно всегда находится. Лежит камнем на дороге, надо лишь об него споткнуться. Это так же непреложно, как то, что на планете, вращающейся вокруг собственной оси, есть ночь и день. Свет и тень. Бодрствование и сон.

«Мне нужна планета, где есть ночь и день. Остальное — излишки», — решил Платон.

Итак, надо работать, а не отдыхать. Отдыхать он будет на каком-нибудь «Райском уголке», и без всякой перспективы, если не считать таковой возможность очутиться вечером в койке сногсшибательной красотки.

Да, теория пока не вылупилась, но она плавала в мозгу зародышем. Желток, не получивший белка, еще не создавший собственную скорлупу теоретических выкладок. И чтобы все это создать, надо изолироваться от зудящих вызовов Галактического Интернета, от постоянной трепотни друзей, от визитов знакомых и незнакомых женщин (тут Платон Атлантида с сожалением вздохнул) и стать совершенно одиноким. Но где в Тридцатом веке можно почувствовать себя одиноким, отгороженным от мира, если этот мир пророс сквозь тебя спорами бесчисленных информсетей? Разве что на замерзшем метеорите. Эй, господа, ищу замерзший метеорит, подарите кусок необитаемого льда на две недели. А после этого можете растопить и утилизировать.

В «Сфере отдыха» метеорит для профессора Рассольникова не нашли, зато отыскали уединенную планету «Крон-3» и преподнесли, как райское яблочко, завернутое в чек в пять тысяч кредитов. Пять тысяч кредитов за две недели. Видно, яблочко в самом деле уникальное.

Что ни говори, а Галактика наша многообразна. В ней можно обнаружить все. Даже вполне приличную планету со сменой дня и ночи, с несумасшедшей силой тяготения — всего 1,42 g, и это при том, что этот шарик никого практически не интересует. Есть какая-то база, поселение то ли изгоев, то ли сектантов, и штук семь или восемь полностью заброшенных деревушек. Представьте пригодный для жизни поселок, в котором нет связи. Звучит восхитительно. Сообщение «нет связи» у современного человека вызывает легкую панику, холод в спине и учащенное сердцебиение, но Платон именно об этом и мечтал. Нет связи! Это значит, что все двадцать четыре, простите, двадцать семь часов местных суток твои. И археолог направился на планету «Крон-3» в надежде на две недели перспективной работы.

Уже на планете выяснилось, что атмосфера Третьего Крона не пригодна для дыхания, так что придется либо выходить наружу в скафандре, либо сидеть безвылазно в жилом модуле. Скафандры в комплекте из пяти штук предлагались прямо в космопорте за умеренную плату. Правда, все — устаревшего образца. Причем настолько устаревшего, что Платон целых полчаса изучал инструкцию. Возможно, именно в таком скафандре Армстронг делал первые шаги по Луне.

Прогулки в скафандре? Интересно, как они способствуют творческому процессу? Профессор Рассольников любил размышлять во время прогулок. Надо лишь найти нужный темп, и тогда покажется, что ты идешь в ногу со временем — оно по своему вектору, ты — по своему; так создается иллюзия временной невесомости. Все мысли, еще не явившиеся в этот мир, начинают хаотическое парение, и ты можешь поймать любую, самую дерзкую, и объявить своей собственностью. И с этого мига время начнет суетиться и делать тебе гадости. Но это уже не имеет значения — потому что ты знаешь, как уязвить его и остановить, и даже — опередить. Пусть злобствует, пусть пытается отыграться: миг торжества уже не отнять.

Но прогулка в скафандре лишает тебя свободы, необходимой для сражения со временем. Создавать новые теории, гуляя в скафандре, все равно, что думать, стоя в очереди на посадку в космопорте или у дантиста. Почему-то в этих двух местах очереди не изживаются. Будто там существуют особые споры, и очереди множатся вновь и вновь. Когда профессор Рассольников чего-то ожидал, все мысли из его головы испарялись, оставалось лишь чувство бешенства. В такие минуты время брало над ним верх. Платон чувствовал себя распятым на всех трех координатах пространства, и бесцельно потраченное время загоняло в его мозг серебряный гвоздь. А сознание, что кто-то способен естественно существовать в графленых клеточках, возводило его мучения в кубическую степень.

Итак, сразу по прибытии стало ясно, что искать новую теорию придется не во время прогулок по незнакомой планете, а меряя шагами отнюдь не обширные квадратные метры жилого блока. Однако все пять скафандров Платон взял с собой и направился в «дачный поселок» — так мысленно окрестил он место своего будущего затворничества.

Дачный поселок… Мерещился домик, окруженный деревьями на берегу неспешно текущей сиреневой речушки. Что-то старинное… запахи… дорожки, посыпанные золотым песком… Цветы в горшках на подоконнике. Не муляжи, а настоящие, настойчиво требующие поливки сигнальными писклявыми чипами.

Опустив глайдер на ровной площадке перед жилыми блоками, профессор Рассольников выпрыгнул из машины и огляделся. Все скалы вокруг покрывал толстый слой ржавой пыли. Она припорошила крыши, создала причудливый рельефный узор на стенах, и даже на брошенном вездеходе выросли ветвистые кораллы цвета запекшейся крови. Археолог неспешно направился к двери жилого блока. Внутри что-то громко щелкнуло, включился свет, и вокруг Платона стало медленно расти красное облако. Тогда археолог понял, что это не пыль, а живые организмы. Он не был особенно большим поклонником живого. Мертвое куда интереснее и прибыльнее. И безопаснее. Мертвому не надо бороться за жизнь.