Валерий Поволяев - Тихая застава

Кобра ушла из дома, она почувствовала опасность уже тогда, когда боевики еще только думали напасть на заставу, кучковались на том берегу Пянджа, жевали насвой и курили анашу, набивали рожки и ленты патронами, молились, оглашая унылыми голосами окрестности, – змея ушла сама и увела с собою детей.

Что-то горькое, горячее возникло во рту у Панкова, сбилось в комок; он, освобождаясь, сплюнул себе под ноги, вздохнул еще раз и, подхватив одной рукой рюкзак, другой автомат, шагнул к выходу.

На улице заметно посветлело, облака, плотным слоем навалившиеся перед рассветом на землю, втянулись в ущелья, утренняя розовина поползла уже по небу, в ней желтоватыми воздушными перьями повисли далекие, расположенные на большой высоте облака. Погода в горах – особенно весной, – меняется стремительно.

Стрельба была слышна со всех сторон, но была она вялой, затухающей – и пограничники, и боевики экономили патроны: у пограничников их почти не было, а боевики покупали патроны на свои деньги, и не всем из них была по карману лишняя коробка «маслят». Раз есть стрельба, хоть и вялая, – значит, люди его живы.

Над командирским крылечком, обугленным, сваливающимся на одну сторону, взметывался в небо металлический прут, на котором болталось выцветшее красное полотнецо – флаг заставы. Флаг этот, вяло болтающийся над крыльцом, был подпален с одной стороны, украшен тремя пулевыми дырками и выгорел уже настолько, что от красного цвета там уже не осталось ничего. Это была обычная линялая тряпка, ветхая, изодранная ветром, спаленная солнцем, пробитая пулями. И все-таки это был флаг. Флаг «тихой» заставы.

Флаг надо было обязательно снять с заставы – капитан Панков был нисколько не хуже какого-нибудь краснодонца, подсыпающего песок в бензобаки немецких грузовиков. Он положил рюкзак на землю и вдруг совсем рядом услышал выстрел.

Пуля прошла над самой его головой, ошпарила жаром и оглушила Панкова – непонятно было даже, что больше оглушило его, пуля или выстрел, – Панков отпрыгнул в сторону, ударился спиной о стенку дома. Сполз вниз и невольно ощупал себя – все ли в порядке, цел ли?

Он был цел. Откуда стреляли? Рядом с ним оказалась Чара, запрядала ушами.

– Чара, в дом! – шепотом скомандовал Панков овчарке. Еще не хватало, чтобы подстрелили собаку. Это xуже, чем подстрелили бы его самого. – В дом, Чара!

Чара тонко, обиженно заскулила, присела на лапы и поползла к двери. Панков нетерпеливо махнул рукой: быстрее, Чара! Выглянул за угол дома – никого. Понял, что к дому просочились два или три человека, – скорее всего, боевики видели, как он козлом, перемахивая через валуны, несся с горы вниз, и теперь решили взять его живым.

– Ну уж дудки! – Панков выматерился. Обидно было, что это хотели сделать люди, которые еще вчера служили вместе с ним одной власти, пели песни о дружбе народов, пили коньяк и заедали его сладкими таджикскими фруктами, и между ними никогда не пробегала кошка, а сегодня они норовят взять капитана живьем, накинуть на него мешок, чтобы потом вволю поиздеваться… – Вот вам! – он сложил три пальца в известную комбинацию и передвинулся к крыльцу.

Прикрывшись кирпичным столбцом, положенным под крыльцо, стал ждать. Минуты через две он увидел, как из-за угла дома высунулась серая грязная чалма, качнулась в воздухе, будто НЛО – неопознанный летающий объект, усмехнулся, поняв, что чалма эта повешена на прутинку. Неужели душманы считают его таким примитивным, неужто полагают, что он будет стрелять по любому движущемуся предмету? Дудки! Панков ждал.

Чалма, насаженная на прут, благополучно уплыла за угол дома, и через минуту оттуда высунулась голова. Бородатая, ушастая, с любопытными глазами. В чалме, естественно. Чалма у душмана была надвинута на самые глаза.

Душман этот был плохим мусульманином, он не покрывал каждый день голову тридцатиметровой лентой, формируя из нее чалму, а вечером, перед сном, не сматывал ткань в пухлый рулон, как это делают другие правоверные, – он, как и все ленивцы, сделал из проволоки каркас, на него намотал ткань, закрепил нитками и как корону надевал чалму на голову. Душман зорко стрельнул глазами в одну сторону, в другую, ничего не обнаружил и, не боясь больше ничего, выдвинулся из-за угла.

Капитан скосил глаза в сторону: как там Чара? Чара замерла в маленьком спаленном предбаннике, затихла, ее совсем не было видно. Главное, чтобы она выдержала игру, не бросилась сейчас на душмана; тот, настороженный, державший автомат наизготовку, а палец на спусковом крючке, в ста случаях из ста опередит собаку. Надо было выждать момент, когда он расслабится.

Душман снова сделал несколько шагов и остановился. Прощупал глазами пространство, понял, что никого нет, и опустил автомат, взгляд у него помягчел, крутые напряженные складки, пролегшие от носа к уголкам рта, в бороду, разровнялись. Панков неспешно выдвинулся из-за кирпичной стойки и снизу, чуть ли не из самой земли, произнес:

– А вот и я!

Глаза у душмана расширились, словно бы он встретился с нечистой силой, и уж, наверное, лучше было, если бы он встретился с нечистой силой, это было бы для него менее опасно, – вскинул свой «калашников», но Панков опередил его, коротко повел стволом своего автомата вверх.

Очередь просекла душмана, сбила с него чалму. Чалма, подскакивая на неровностях, словно колесо, покатилась за угол дома. Душман ничком лег на камни, протянул к Панкову руку, вцепился ногтями в плоский, вытертый подошвами до блеска булыжник, оцарапал его и затих.

Капитан беззвучно метнулся в дом, по дороге притиснул Чару ладонью к полу, предупредил ее шепотом:

– Тихо!

Прижимаясь к обгорелой стенке, плоско, стараясь быть невидимым, Панков переместился на противоположную сторону своей крохотной квартиры, выглянул.

Под домом, на четвереньках, сливаясь с серым сумраком, сидели два душмана. Один из них, проворный, тощий, на пальцах, жестами, объяснял другому, что надо делать дальше, чтобы накинуть на капитана мешок.

«Сейчас вы у меня такой мешок накинете, такой мешок…» – про себя проговорил капитан, задержал в себе дыхание, стянул с пояса вафельно-ребристую, похожую на маленький ананас «лимонку», выдернул чеку и легонько столкнул гранату с обгорелого подоконника вниз.

Услышал, как та звонко хлопнулась на камни, крутанулась, стукнулась о булыжник. Панков выждал еще чуть и стремительно бросился в противоположный угол своей квартиры, прыгнул за печку, присел. Запоздало скомандовал:

– Чара, ко мне!

Чара успела, в одном прыжке одолела пространство, отделяющее ее от хозяина, ловко приземлилась на пол рядом с Панковым. В ту же секунду раздался взрыв.

Несколько осколков пробили хлипкую скорлупу дома, всадились в печку. По кирпичам только звон пошел. Черное горячее облако поднятой пыли, копоти, сажи пронеслось по дому и проворным хвостом втянулось в распахнутую дверь.