Остин Райт - Островитяния. Том второй

Каждое утро я объезжал свои изгороди, возвращаясь к вечеру; на работу я шел пешком — Фэк был нагружен жердями, но обратно — чаще всего не спеша ехал верхом в холодных сырых сумерках.

Отправной точкой служил северный угол изгороди, и я медленно продвигался к югу — от опоры к опоре. Первые три-четыре дня изгородь шла лесом. Ковер из шуршащих под ногами листьев, влажно переливающийся в низких лучах утреннего солнца, ласкал взгляд, но к полудню, когда солнце поднималось к зениту и начинало припекать, листва, то тут, то там тронутая желтизной, смыкалась со всех сторон, закрывая видимость, и я торопился с работой, спеша покинуть уже ставшие знакомыми места. Да, жестоко поступил Дорн, посоветовав мне столь одинокое занятие в окружении мертвенно застывших деревьев с их бессмысленно лепечущей, бесцельно падающей листвой, усыпающей мшистую землю жухнущим покровом, и весь долгий день изгородь тянулась и тянулась перед моими глазами, в монотонном чередовании опор и жердей, каждая пядь которых требовала пристального внимания. Стук молотка громко разносился вокруг. Я разговаривал вслух, впервые на собственном опыте постигнув, как одиночество и непоправимое сознание утраты внушают человеку странные привычки, вплотную подводя его к черте, за которой лежит непостижимая область безумия.

Лорд Файн отбыл в столицу на собрание Совета. Брат лорда и его жена Мара, тихая престарелая чета, держались со мной вежливо, но отчужденно. Я рассказывал им, что успел сделать, где побывал. Они, в свою очередь, делились новостями о происходящем в имении. Год выдался хороший, разве что дождей было маловато. Посевы нигде не пострадали, но урожай оказался невелик. Старички не выказывали ни особого удовольствия, ни тревоги, ни радости, ни разочарования.

Как-то появилась Мара — взглянуть на мою работу, заодно прихватив и полдник. Было жарко, и видневшееся вдали стадо искало тени. Усадьба далеко внизу расплывчато проступала сквозь марево, словно придавленная к земле зноем.

Мара посоветовала мне перед едой сходить искупаться в пруду. Сын и дочь Ларнелов были примерно моими ровесниками, в семье Катлинов тоже подрастала молодежь, и в жаркие дни кто-нибудь из них обязательно ходил на пруд купаться. Не следует и мне так много быть одному.

— Мы все тут — добрые друзья, — слабо улыбнувшись, сказала Мара, и мне показалось, что она, как и все старики, думает, что молодые люди легко забывают свои печали в компании сверстников.

Мы устроились перекусить в тени старого дуба, и мне не только не было тяжело говорить с Марой — напротив, я без устали рассказывал ей о самых незначащих своих мыслях и происшествиях.

Я понимал, что прийти старушке было непросто — из-за возраста, да уж и слишком жаркий стоял день.

Когда лорд двадцать третьего марта вернулся с Совета, со дня моего пребывания у Файнов прошло две недели. Внешняя изгородь, огибавшая северный край поместья, была укреплена на расстоянии в полмили, и я был уверен, что сделал работу на совесть и теперь изгородь простоит еще много лет. Я похудел, загорел и обветрился, мышцы мои окрепли, хотя и ныли от усталости.

Вечером того же дня лорд Файн рассказал о собрании Совета, привнеся в дом то, чего там так без него не хватало, — дух и отпечаток яркой личности. Несмотря на годы, он выглядел решительным, властным и полным сил. Белая шапка седых волос оттеняла смуглое лицо с темными бровями. Глубоко посаженные по сторонам крючковатого носа глаза живо и умно поблескивали. Его присутствие заставило всех нас внутренне приободриться.

Он вскользь упомянул имя Дорны:

— Когда Тор принимал нас во дворце, — сказал Файн, — с ним была молодая королева. Настоящая красавица. И потом она появлялась на всех заседаниях.

Но роль государственного мужа не мешала лорду оставаться человеком сельским. Когда все новости были сообщены, его внимание переключилось на заботы поместья, на жизнь его владений, где сейчас трудился и я. Мне пришлось подробно отчитаться.

— Похоже, вы на славу поработали, — сказал лорд.

— Такой труд — одно удовольствие.

— Чем вы еще занимались?

По правде говоря, на работу уходило все время, только перед сном удавалось перемолвиться с домочадцами.

— И ничего не читали? Не вели никаких записей? А молодой Дорн говорил, что вы подумываете рассказать о нас своим соотечественникам.

В голосе его прозвучали мягкий, доброжелательный упрек и глубокое понимание. Ответить мне было нечего.

— Не перетруждайтесь из-за нас, — продолжал лорд. — Работа, которую вы делаете, рассчитана на многие годы. Не упустите свое время, Джон Ланг. Пока погода еще теплая, берите с собой книги; работайте, читайте или пишите — по настроению. Тогда жизнь действительно будет вам в радость.

В ту ночь я уснул не сразу. Выходя вместе с Тором встречать членов Совета, Дорна, конечно, была в ярко-зеленом платье, этот цвет шел ей больше всего, если только не переходил в темные тона. На ней было зеленое платье во время нашей последней встречи, и она сама выбрала его — цвет свободной от всего молодой женщины. Теперь она носила зеленое по праву королевской супруги… Мне хотелось, чтобы Дорна осталась верной своим цветам, не променяла их на яркую королевскую зелень. Весь день, пока я работал, вокруг царил зеленый цвет. Скорее бы зима, когда трава пожухнет, деревья облетят и выпадет снег.

На следующее утро, когда я вместе с Фэком, нагруженным опорами и жердями, выехал в направлении Певучего ключа, лорд Файн отправился со мною. Я показал ему несколько участков починенной изгороди, лорд с улыбкой, внимательно осмотрел мою работу и одобрительно кивнул. Солнце ярко сияло над нами, но в лощинах залегла прохлада. Осень уже началась. Облетающие листья стайками кружились над изгородью, как только задувал ветер. Деревья раскачивались, словно стараясь стряхнуть с себя последний покров.

Невысокого роста, лорд держался очень прямо. Он не надел шляпы, и волосы его могли поспорить белизной с проплывающими по небу белоснежными облаками. Цвет загорелого лица напоминал красное дерево, выражение его было горделивым и жестким. Когда он раскачивал опоры, вцепившись в них своими маленькими сильными руками, казалось, что перед ним — враг. Скрытая сила чувствовалась в каждом его движении.

Мы проработали вместе больше часа. Около девяти лорд предложил мне съездить верхом посмотреть окрестности, и мы стали подниматься по склону холма тропой, становившейся все круче по мере подъема, пока наконец не выехали к Певучему ключу и остановились у крутого обрыва. Далеко внизу виднелись фермы, и долина распахивалась во всю ширь, до противоположного края, где вздымались снеговые вершины Матклорна. Мы привязали лошадей, и лорд достал из своей сумы книги и бумагу — ему надо было написать несколько писем. Но сначала, склонившись над ручьем, лорд утолили жажду. Потом он отошел в сторону, сел и, прислонясь к дереву, скоро погрузился в свои мысли. Было даже странно видеть этого сурового, привыкшего повелевать человека за таким мирным занятием, как сочинение письма. Я взял книгу, которую лорд захватил для меня, устроился поудобнее и постарался внешне и внутренне сосредоточиться, как это сделал лорд Файн; увы, не так-то легко было переключиться с одних мыслей на другие.