В Травинский - Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

Он многое запомнит из этих недолгих одесских месяцев. И физрука — каким он казался придирой, и как ему будет благодарен Василий в жуткую ночь своего главного подвига… И значок ГТО, врученный тем же физруком, — и значок всплывет в памяти, и тоже сыграет свою неожиданную роль в часы предсмертья.

Он был недолго в училище, но он получил от него все, что можно. Порик, прирожденный солдат, усваивал военное дело легко. Строевые занятия — бич новобранцев — казались ему интереснейшим отдыхом. С неторопливой тщательностью и крестьянским интересом к машине он изучал оружие: винтовку, пулемет, миномет, гранату… И после всех трудов праведных оставался веселым, общительным, разговорчивым парнем с ярко выраженной жилкой руководителя, организатора: люди тянулись к нему безотчетно.

Как само собой разумеющееся, в Харькове, куда перебросили курсантов из Одессы, Василия избрали комсоргом роты, портрет его не сходил с Доски почета. Приняли кандидатом в члены партии. Назначили командиром отделения и помощником командира взвода. Было у него в распоряжении двенадцать человек. “Учитесь, курсант, — объяснял ему начальник училища, — отделение есть основа армии. Сумеете хорошо справиться с отделением — справитесь легко и со взводом и с ротой”.

Он оказался прав, начальник, но как бы он удивился, если бы знал, где, когда и на опыте каких отделений, взводов, рот оправдаются его слова.

Их осталось мало, курсантов, учившихся когда-то с Пориком, но все они помнят о нем. О его простоте, юморе, деловитости — и о суровой принципиальности, которая проступала сквозь юношеское добродушие, как только что-то грозило помешать главному: военной учебе. “Ленивых и нерадивых Вася мог едкой шуткой поразить как пулеметной очередью”, — вспоминает один. “В деле службы не давал потачки ни себе, ни другим”, — вспоминает второй. А Григорий Белоус, что был не только ровесником и товарищем Василия, но и секретарем парторганизации в харьковском училище, а ныне живет в селе Сычевке под Одессой, пишет: “Редко я встречал людей, так преданных военной службе, влюбленных в нее, причем не во внешнюю, парадную, что ли, ее сторону, а в самую суть. Он отлично знал уставы, всегда ходил четким строевым шагом… Он даже виды спорта признавал только военные. Хорошо метал гранату, знал штыковой бой, умело ползал по-пластунски”.

Учеба кончилась. 10 июня 1941 года выпускникам зачитывали приказ наркома обороны. Им вручали звания, судьбы людей. “Поздравляю с присвоением воинского звания!” — “Служим Советскому Союзу”.

И вот последний вечер в училище, они на равных — на офицерских правах чокаются с преподавателями и начальниками, тот же полковой оркестр, что задавал ритм строевому шагу, играет вальс, смеются девчата, кто-то вдруг бросается отбивать чечетку, и отцы — их тоже пригласили на выпускной вечер, кто смог приехать, — растроганно наблюдают за вчерашними Ваньками, Васьками и Петьками, ставшими лейтенантами. Василий Карпович украдкой лезет за платком: его при всех благодарил начальник училища за воспитание хорошего сына.

Через день лейтенант Порик выезжает в Киевский военный округ. А еще через десять дней — направление на фронт.

…Мы отступаем, мы роем линии укрепления, обороняемся, стоим насмерть и на смерть обрекаем врага. Но немцы опять обходят с флангов, опять в тылу их танки, опять приказ об отходе, и мы отступаем, теряя людей и оружие.

Но теряет людей и оружие и противник! “Блицкриг” сорван, Третий рейх втянулся в войну на истощение, перед ним — от Балтийского моря до Черного — все выше подымается вал Отечественной, всенародной войны. И где-то в ее горниле выковывается офицерское, организаторское, воинское умение лейтенанта Порика.

В 1941 году в сложнейшей обстановке отступления со всеми его неожиданностями и опасностями, в яростных оборонительных боях с сильнейшим врагом проверялись характеры и способности командиров. Для тех, кто желал и умел учиться, 1941 год был воистину Университетом Войны.

И Порик учится. Все, о чем он узнавал теоретически в Одессе и Харькове, стало каждодневной практикой: встречный бой, отражение танковой атаки, прорыв из окружения… Здесь каждая ошибка могла стать последней — и для него, и для подчиненных. Молниеносная ориентировка, быстрый и верный расчет, ясное решение, четкая команда, личный пример отваги — он быстро овладевал этими обязательными атрибутами характера офицера-фронтовика. В те трудные дни мало было самому беспредельно верить в победу — надо было увлекать своей верой других, подбадривать устающих, сплачивать растерянных.

Боевой опыт 1941 года — как он пригодится франтирёру Базилю на далеком атлантическом берегу! В пекле величайших боев сформируется борец, о котором в 1944 году так напишет французская газета “Либерте”: “Драться против нацизма — его единственная забота. В нем чувствовалась непреклонная сила воли, скрытая за внешним спокойствием лица”.

Война не заглядывала в метрики, война не считалась с возрастом: ну и пусть всего-то двадцать один год Василию Порику, ну и что с того, что стаж офицерский у него невелик? Сумел командовать отделением — командуй взводом! Получилось со взводом — подымайся выше, в помощники командира роты! Хорошо воюет? В ротные его! Принимай роту, Порик, веди роту в бой, воюй, лейтенант, бей гадов!

972-й полк 275-й стрелковой дивизии держался под Святогорским монастырем, между Изюмом и Барвенковом. Напирали немцы, катились лавы немецких танков, дивизия под их напором медленно пятилась к берегу, обрывистому берегу Северного Донца. Ударила оттепель, надо льдом поднялась вода выше колена. Переправы взорваны с воздуха. Кончаются боеприпасы- через реку их не доставить. Лучшим ротам приказ: контратаковать. Это почти обязательная гибель, но кто-то должен прикрыть переправу дивизии. Рота Василия Порика атакует. Прямо в лицо шрапнель, пикируют “мессершмитты”, наползают танки, звенит в ушах, качается и вибрирует земля под ногами. Рота чрезвычайным усилием прорывается до рукопашной, в траншеях немцев рота выполнила приказ!

— Генин, — слышит в трубку политрук голос командира полка, — хорошо, Генин! Передай Порику: представляю к награде! Пусть отходит, примет второй батальон, там убит командир!

— Вася! — кричит Генин. — Командир полка приказывает…

…Снаряд угодил как раз между ними.

Куда их везут? Дрожит и вибрирует пол вагона, будто земля под Святогорским монастырем. Сквозь щели левой стены проползает на мгновение луч луны… Куда их везут?

Человек, голова которого лежит на ногах у Василия, опять что-то бормочет. Быстрые, быстрые захлебывающиеся слова: “Катенька, Катенька… огурцы солили… банка… стреляет”. Василий осторожно подымается, на ощупь подсовывает под дрожащую, елозящую по ногам человеческую голову рукав укрывающего его армяка. “Катенька… голову больно…” — Голос стихает, стихает. Видно, из военнопленных, грузили их вместе с “рабочими”. Этому — конец. Василий вспомнил его лицо: худое, черное, с блестящими, перенапряженными глазами. Волосы в кровавых култуках, так, видно, и не перевязан толком ни разу. Спокойно, Василий, спокойно, Василий, нервы в кулак! Сейчас главное — куда их везут?