Александр Мартынов - В заповедной глуши

— «Тысячи маленьких домов представляются мне… — читал Витька вслух. — Тысячи мальчиков стоят на коленях перед табуретами, на которых лежат тысячи ружей. Тысячи других прячутся за ситцевыми занавесками с ножами в руках. От горизонта до горизонта на всей Среднерусской равнине, в каждом доме, в глубине темноватых комнат, мальчики ждут врага.

Ждут, чтобы убить его, когда он войдёт.»

Он вздохнул и отложил книгу — «Двух капитанов» Каверина. Валька, сидевший напротив за столом, ждал — понимал, что сейчас Витька заговорит. Но Витька неожиданно молчал и смотрел в стену. Тогда Валька тихо предложил:

— Слушай. Давай тебе книжку сделаем.

— В смысле? — удивился Витька, поворачиваясь.

— В смысле — настоящую книжку. Это на компьютере можно сделать легко. Ну… не совсем книжку — брошюру. Можно с иллюстрациями. А потом или через Интернет распространим, или можно распечатать экземпляров тыщу и просто рассылать или передавать… У тебя сколько стихов, с полсотни?

— Нннне знаю… — Витька заморгал. — Ты что, серьёзно?

— Вполне, — кивнул Витька и загорелся, хотя эта мысль ему самому только что пришла в голову. — Можно в качестве официального распространителя твой пионерский отряд завербовать… Назовём… — Валька быстро придвинул к себе чистый лист бумаги, маркёры, замер на миг и быстро расчертил белую поверхность: — Вот.

Исповедь

По-моему, хорошо, а?

— Да-а… — протянул Витька, с интересом разглядывая надпись. — Неплохо…

— А на развороте… — Валька приподнялся, но, как бы засомневавшись, так и замер. Потом махнул рукой: — А, ладно. Если будешь смеяться — так мне и надо. Вот, смотри. Это мы на разворот поставим — как твой портрет.

Под удивлённым взглядом Витьки он подошёл к своим рисункам, составленным в аккуратную самодельную кассету. Достал один и поставил его на стол — держа обеими руками и не глядя на Витьку.

— Ёкс… — только и выдохнул Витька, глядя на картон.

Мой друг Витька Палеев, подписал Валька эту работу. Когда он её закончил, то сам поразился тому, что получилось. И сейчас тоже рассматривал её — как будто новыми глазами.

Нет, вроде бы всё было именно так, как задумывалось. Витька — в распахнутой куртке, опираясь на «сайгу» и отставив одну ногу, стоял на речном берегу и смотрел, чуть запрокинув голову, на облака. Но…

Валька даже испугался.

«Ибо суровое лицо Арагорна было сейчас молодым и прекрасным, а его выцветший походный плащ казался в солнечных лучах золотым. Перед Фродо стоял нуменорский рыцарь,» — вот что вспомнилось Вальке, когда он с недоверием рассматривал дело своих рук. И это было правдой. Честное слово. А самое главное — что он, Валька, ничего не приукрасил. Ни капельки. Просто, наверное, был у всё-таки настоящий него талант — и на картоне стало видно то, что в жизни нужно было пристально высматривать. И свободную, гордую позу Витьки. И его жестковатый, но в то же время мечтательный взгляд. И сильные руки, и широкие плечи. И короткий вздёрнутый немного нос, делавший лицо одновременно и мальчишеским, и решительным. И то, как он держал карабин — как бы говоря каждому: вот он, я, дай руку, если ты с добром — и лучше не задень, если ты злой человек… Сам рассматривая этот рисунок, Валька подумал неожиданно, что Витька на нём ещё похож на дона Арату из книжки Стругацких «Трудно быть богом» — только на молодого дона Арату, который ещё только-только стал «прошедшим все огни и воды этого мира и получившим за это великое право — убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей». Валька никогда не понимал, почему по мнению авторов другой дон, Румата, главный герой, был не прав, вмешавшись в жизнь иной планеты. И не верил Валька, что невмешательством можно что-то предотвратить.

— Валёк… — сказал Витька. — Может, не надо её, эту картину? Ну разве я такой?

— А какой? — спросил Валька тихо. — Такой и есть… Ну что, будем делать книжку?

— Будем, — решительно сказал Витька. — Я это. Не ради славы. И ещё. Если можно, то пусть первым будет вот это стихотворение. Ну, как эпиграф, что ли?

Он покопался в кармане домашней рубашки и достал сложенный вчетверо тетрадочный листок. Положил его рядом с картиной и разгладил.

Михал Святославич Ельжевский, лесник кордона «Свясъцы», командир Пятой дружины Имперской пехоты и советник Президента Республики по вопросам альтернативного развития, не спал, хотя было уже почти пять часов утра.

Никто, кроме него, не видел — и мальчишки тоже — как около двух ночи к кордону подъехал небольшой кортеж. Дюжина тихих теней рассыпалась по заснеженным окрестностям и слилась с лесом. Высокий лысоватый человек с усами скобкой и глазами чуть навыкате, на ходу снимая мохнатую шапку, поднялся на крыльцо, где ожидал Михал Святославич.

— Здравствуй, Михал Святославич, — сиплым, как будто навсегда простуженным голосом поприветствовал лесника ночной гость. «Здраустуй,» — чисто по-белорусски прозвучало у него.

— С наступающим Днём Святого Валентина, Александр Григорьевич, — усмехнулся Ельжевский, пожимая протянутую широкую ладонь Президента…

… — Рояль я тебе привёз, как просил, — Лукашенко сидел возле стола и шумно пил чай. — «Эрар». Еле нашли. Фирмы-то уже сто лет в обед, как нет… Ребятишки там выгрузят перед отъездом… А, вот, посмотри, я тебя повеселить хотел…

Он достал левой рукой из кармана пиджака и положил на стол газетную вырезку-карикатуру из «Советской Беларуси». На ней укладывали в гроб Саддама с высунутым языком, а к освободившейся петле двое бравых морпехов США подтаскивали упирающегося Лукашенко. Неподалёку стоял заколоченный гроб с надписью: «МИЛОШЕВИЧ».

— Весь юмор — в названии газеты… — пробормотал лесник и посмотрел на Президента поверх бумажки. — Саш, давайте в подполье уйдём. Засядем в лесах на юге… Что, привыкать, что ли?

— Дураков жалко, — покривился Лукашенко. — Понимаешь, Михал, большинство-то тех, кто против меня кричит, просто любой власти не верят. А как эти, — он ткнул пальцем в вырезку, — на их шеях в рай въедут — вы…т свой «электорат» так, как никому и не снилось… Ты курить не начал? — Михал Святославич покачал головой. — А я прямо на остатках самолюбия держусь. Людей почти нет, стоящих людей. Поручишь — либо всё провалят, либо проворуются так, что… — Президент махнул рукой. — А попробуй прижми — сразу крик на весь белый свет, что я тиран и наместник сатаны на исстрадавшейся белорусской земле… Михал, давай я тебя министром по культуре назначу.