Том Шервуд - Люди Солнца

– Чтобы вымыться!

– Ах, да! Они же с дороги… Да, мистер Том, такая посудина у нас только одна. Дубовое корыто с низкими стенками. Большое, в нём даже взрослый поместится. Но…

– Что – «но»?

– Мы из него лошадей поим.

– Другого нет?

– Нет.

– Тогда возьми Робертсона, притащите это корыто сюда, окатите кипятком, ополосните и наполните горячей водой. И быстро, пока девочки не уснули.

– Я им сейчас скажу, – двинулся было за ширму Дэйл.

Я остановил его и тихо спросил:

– Ты разве не знаешь, что к женщинам нужно входить, только постучав и дождавшись приглашения?

– Это ещё почему? – недоумённо уставился на меня Дэйл.

– Я же тебе говорил, – мягко пояснил я. – Они – особенные.

Снова пожав плечами, Дэйл стукнул в деревянную кромку ширмы и громко позвал:

– Грэта!

Тотчас в проёме ширм показалась худая, долговязая девчушка с острым носиком и маленькими бесцветными глазками.

– Грэта, сейчас принесут большую лохань и горячую воду. Будете мыться. Последи там за маленькими!

Грэта, кивнув, скрылась, и за ширмами раскатилась новая волна визгов и восклицаний.

– Где конюшня? – спросил меня Дэйл. – Пойду помогу лохань притащить.

– Выйдешь в большую дверь, – показал я ему, – и направо. Там ваши кареты, увидишь.

Дэйл ушёл. Я же, отметив, что над огнём в камине уже подвешены два больших котла, решил подойти к сидящим за столом взрослым, но вдруг обратил внимание, что никого из мальчишек возле камина нет. Более того, их не было и в самом зале. Я быстро прошёл к двери, ведущей во внутренний двор. Раскрыл. Никого. Вдруг послышались приглушённые голоса. Пройдя к соседствующей с залом печной комнате, я заглянул внутрь. Вся мальчишечья мелюзга, и карлик Баллин, и горбун Гобо, и вечно улыбающийся увалень Тёха, сгрудились здесь, возле раскрытой печной дверцы.

– Говорил же вам, что этот чёрный камень – горит! – раздался ликующий голос Шышка.

– Это – уголь, – ответили ему, – а не какой-то там чёрный камень. Ты что, в порту в Плимуте угля ни разу не видел?

– Как не видеть. Видел! Но не видел, чтобы он так горел!

– Отчего ж ему не гореть, – произнёс я, входя. – Уголь – это то же дерево. Только такое, которое пролежало в земле тыщу веков. Теперь вот его откопали, и оно горит в печке.

– Дерево? – недоверчиво переспросил кто-то, доставая кусок угля из бочки.

Вдруг наши голоса перекрыл отчаянный вопль. Все быстро повернулись к дальней печи. Там, зажав ладонь под мышкой, приплясывал рыжий Чарли.

– Кочерга-а! – вопил он. – Обжёгся-а-а!

– Зачем же ты, плут, схватил горячую кочергу?! – спросил я, быстро направляясь к нему.

– Чёрная-а! Хотел пошутить, Шышка измаза-ать!

– Ну и чего теперь ты орёшь? – вдруг строго спросил один из мальчишек. – Сам виноват. Беги, сунь руку в холодную воду!

Чарли, подвывая, выбежал во двор. Вошёл, придержав не успевшую захлопнуться за ним дверь, Робертсон.

– За горячую дверцу схватился? – спросил он, кивая вслед убежавшему Нойсу.

– Нет, – ответил я. – За кочергу.

– Осторожнее надо, – назидательно произнёс Робертсон. – Пока кочергой во всех трёх печах поработаешь – она здорово раскалится.

– А как ею в печах работают? – немедленно спросил кто-то.

– А вот смотрите, – кивнул Робертсон, поднимая кочергу и подходя к печи.

Он отпахнул дверцу и широким движением отправил кочергу внутрь. В ту же секунду из дверцы вылетел шевелящийся рой искр, а в топке ухнуло и загудело. Мальчишки восторженно завопили. А Робертсон, разровняв алые угли, отступил от печи, кивком приглашая посмотреть. Все (и я в том числе) стали по очереди подходить к печи и заглядывать внутрь алого гудящего чрева. Там, над багровым ковром раскалённых углей, плясал и свивался в прозрачные снопики рыжий огонь. Лицо окатывал нестерпимый жар. Резко пахло кислым запахом сгорающего угля.

Робертсон в это время гремел железом возле остальных печей. Но вот он вернулся (мальчишки поспешно и почтительно расступились перед ним), снял крышку с угольной бочки, достал из неё лопату с сильно укороченной ручкой и, с шумом поддевая уголь, принялся вбрасывать его в топку. Огонь в печи притих, но через мгновение снова загудел, набирая силу.

Закрыв дверцу, Робертсон откатил бочку к следующей печи. Но бросать уголь в топку почему-то не спешил. Выпрямившись, он весело взглянул на мальчишек и спросил:

– Кто, джентльмены, желает попробовать?

– Чарли, конечно, первым схватил бы лопату, – торопливо произнёс подросток с весьма приятным лицом, – но, я думаю, пусть первым попробуют Баллин и Гобо. Потому что они самые старшие.

– Да! Правильно! – загалдели мальчишки, расступаясь перед шагнувшим вперёд маленьким горбуном.

Я отошёл к двери. Оглянулся – и, поймав себя на неожиданной мысли, не сдержал улыбки. Вот ведь, я – взрослый человек и довольно видел серьёзного в жизни. Но как же хочется схватить эту короткую лопату и побросать звенящий уголь в алую, гудящую печь!

Я немного постоял на холоде, глядя в тёмное звёздное небо. За дверью печного помещения слышались азартные голоса. Из глубины двора, из темноты, долетали плаксивые проклятия остужающего обожжённую руку Чарли. Над головой мелькнула бесшумная тень. Кто это? Сова? Через несколько мгновений где-то вверху, на кромке стены, раздалось: «У-ггу!» Нет, филин. Стало быть, здесь есть и мыши?

Холод охватывал медленно, но неотступно. Зябко вздрогнув, я поспешил в каминный зал.

И, едва войдя, я не сдержал умилённой улыбки: за ширмами звенел ручеёк таких восторженных голосков, писков и восклицаний, что, казалось, никакое сердце не смогло бы остаться равнодушным.

Ещё ковшичек! – перекрывал льющиеся из-за ширмы восторги голосок Ксанфии. – И ещё ковшичек!

– Довольно тебе! – назидательно ответствовали ей. – Мальчишкам не хватит!

– Грэта! – крикнул от камина раскрасневшийся Дэйл. – Не жалей воды! Для мальчишек мы ещё два котла греем.

Вдруг за ширмой раздался надсадный кашель, заглушённый отчаянно-звонким смехом.

– Глупая Грэта! – колокольчиком заливалась Ксанфия. – Ты разве не знаешь, что это мыло! Его не едят!

– Бюе-е-е-е!! – отчаянно отвечала невидимая Грэта.

Я, растянув рот в широкой улыбке, шагнул к взрослым, устраивающим поверх изъятой из мешков пакли старый латаный парус, и меня встретили такими же безмолвными улыбками.

Ночью я не спал. Накинув на плечи длинный, до пят, войлочный плащ Носатого, бродил по залитым лунным светом дворикам и тёмным, гулким, пустым цейхгаузам. Поднимался на плоские кромки хорошо сохранившихся замковых стен. Осторожно поднимался по угрожающе поскрипывающим деревянным маршам внутри угловых башен. Смотрел сквозь узкие бойницы на безмолвные каменные переплёты Шервудского замка. Останавливаясь, бормотал: