Кеннет Оппель - Небесный охотник

— Ну, на самом деле я подумываю сделать предложение, — соврал я.

— Правда? — Хэл прикрепил проводки к плунжеру.

— Почему бы нет? Помолвка может длиться годами.

— Верно, но обычно, прежде чем сделать даме предложение, принято обзавестись каким-никаким капиталом или иметь приличный заработок.

— Значит, жмите поскорее на кнопку, — сказал я. — Я намерен стать очень богатым — и очень скоро.

Хэл ухмыльнулся:

— Но не богаче меня.

Он нажал на плунжер, и взрыв сорвал вторую дверь с петель.

Мы направились к сейфу. Я уже больше не чувствовал прежнего оживления.

— Замороженный придурок! — проворчал Хэл, потому что там, за второй дверью, оказалась третья.

— Этот орешек покрепче, чем вы думали, — сказал я.

После того как взорвали третью дверь, обнаружилась четвертая. К этому времени Хэл вовсе перестал разговаривать, лишь коротко выругался, когда его окоченевшие пальцы не попадали замазкой из серы в крошечную замочную скважину.

— Там уже совсем не остается места для чего бы то ни было, — отметил я, когда мы взорвали пятую дверь и увидели шестую.

— Да, пожалуй, поместится только пара тапочек, — мрачно согласился Хэл.

— Детских, — добавил я.

— Я всё равно открою его, — упрямо заявил Хэл.

Он взорвал очередную дверь.

— Что там? — спросил я. Глаза щипало от едкого дыма.

— Ничего, — ответил он.

— Ничего?

— Ключ. Похож на тот, что у Надиры. И это. — Он кинул мне слегка опаленную небольшую тетрадь. — Вы у нас любитель книг, Круз. Что это?

Я наугад открыл тетрадь. Страницы были сплошь исписаны мелким аккуратным почерком.

— Похоже, что-то вроде дневника.

— Держать дневник в сейфе!

Хэл выругался и пнул искореженный сейф. От его веселости не осталось и следа. Я сунул дневник в свой рюкзак.

Ужасный шипящий звук снова заполнил комнату, и даже теперь, когда я знал, что это такое, по спине и животу у меня поползли мурашки. Из крышки трубы пневмопочты выскочил зеленый флажок. Я достал и открыл капсулу. На этот раз внутри было нечто туго свёрнутое. Я осторожно извлёк несколько листков. Это были чертежи, со множеством сложных линий и значков. Я уловил очертания чего-то цилиндрического, похожего на телескоп из мастерской Грюнеля. Но не успел я вглядеться, Хэл выхватил листки у меня из рук.

— Опять его проклятые идиотские изобретения.

Он грубо скомкал их и затолкал обратно в капсулу.

— Очередные щипцы для бороды или автомат для ковыряния в носу, да?

— Хэл, подождите…

Он швырнул капсулу в приемник пневмопочты и дернул за кисточку шнурка. Капсулу всосало в трубу.

— Это могло оказаться что-то нужное! — запротестовал я.

— Раз не блестит, значит, не золото, — свирепо бросил Хэл. — Ты где прячешь своё добро, а? — обратился он к накрытому простыней Грюнелю. — Теперь уже нет смысла его беречь, старый ты сквалыга. Твоя песенка спета.

Мы услышали шаги и направили фонарики на дверь.

Вошел Дорье:

— Девушки устали.

— Мы ещё не закончили здесь, — ответил Хэл.

— Можем продолжить завтра, — сказал Дорье. — Нам всем надо отдохнуть.

Хэл собирался было возразить, но потом кивнул:

— Ты прав. Пошли обратно на «Сагу».

Хорошо было снова оказаться на борту «Сагарматхи». После невозможного холода на «Гиперионе» казалось, что в столовой и салоне почти тропическая жара. За обедом мы едва притронулись к еде. Все были измучены, и аппетита не было. Мои брюки уже сделались свободными в талии. И всё же я чувствовал себя нормально. Я не осмеливался говорить об этом, боясь, что Хэл решит, будто у меня галлюцинации на почве высотной болезни, но я никак не мог успокоиться и был полон энергии. Я хотел вернуться на «Гиперион». Хотел получить моё золото.

В качестве маленького подарка после обеда Хэл подал в салон немного кислорода. Откинувшись на спинку кресла, я протянул ноги к электрическому огню. Ещё немного, и они отойдут. Даже мех снежного барса не смог защитить мои ступни и пальцы, и они горели от холода после трех часов пребывания на корабле Грюнеля.

Перед тем как мы ушли с него, я уговорил Хэла позволить мне зайти в каюту капитана. На письменном столе с выдвижной крышкой я обнаружил судовой журнал, погребенный на самом дне маленького замерзшего водопада. Я сумел обколоть лёд и высвободить журнал, и теперь он оттаивал на подносе у камина. Это была идея Надиры. Оставалось лишь надеяться, что бумага не расплывется в пропитанное чернилами месиво.

Вечер был тихий, и два корабля, связанных воедино, тихонько плыли по ветру, направляемые моторами «Саги». Для спасательной операции лучшей погоды нельзя было и желать. Но сердце моё было неспокойно. Я не мог отделаться от мыслей о том, что Хэл говорил насчет женитьбы. Явно он имел виды на Кейт де Ври. Теперь всякий раз, как он открывал рот, я почти ожидал, что вот сейчас он преклонит колено и сделает ей предложение. Не знаю, какая мысль страшила меня больше: что Хэл женится на ней или что это сделаю я.

Мисс Симпкинс шила. Я подумал, что нашитого ею уже должно хватить на целую русскую армию. Надира занималась судовым журналом, всё время немного поворачивая его, чтобы он оттаивал равномерно и не подпалился. Возле бара Хэл и Дорье негромко совещались, сверяясь с планом, который так упорно рисовал Дорье во время нашей вылазки. Кейт фотографировала яйцо аэрозона и что-то наскоро черкала в тетради. С каждой вспышкой её камеры по комнате распространялся слабый химический запах. Кваггу, додо и кости йети затащили внутрь «Сагарматхи» и надежно упрятали в трюм. Но в данный момент вниманием Кейт всецело завладел аэрозон.

У меня на коленях лежал дневник Грюнеля, единственное сокровище, добытое мною за сегодняшний день. Я удивлялся, что Хэл не отобрал его у меня, чтобы прочесть самому. Вместо этого он велел мне просмотреть его и сказать ему, если там отыщется что-нибудь полезное. В голосе его не звучало особого оптимизма. Похоже, он был не самого высокого мнения и о Грюнеле, и о всякой писанине вообще.

После беглого прочтения нескольких первых страниц я был почти согласен с ним. Это был не совсем дневник, поскольку там не было дат, а те немногие слова, что там присутствовали, Грюнель даже не удосужился записывать в строку. Они теснились по страницам среди диаграмм, не имевших для меня никакого смысла. Быстрые чернильные росчерки, град странных символов, и повсюду цифры. Это было всё равно что пытаться рассортировать снежинки во время бури.