Иван Колос - За час до рассвета

В конце августа Василий Ефимович подготовил операцию по уходу Павловича с солдатами его части в партизаны. Он направил группу партизан в засаду у станции Красное. Выехал Павлович из поселка на грузовой машине со своими солдатами и направился прямо в партизанскую зону. Гитлеровцы всполошились, устроили погоню, но нарвались на партизанскую засаду.

И вот теперь, год спустя, мы стоим в землянке Платона и обнимаемся.

— Ах, мой сэрдэчны друже! Ах, мой сэрдэчны друже! — приговаривает Павлович, а я все жму и жму его руку. Ну что ж! Теперь мы будем работать бок о бок.

…В начале июня 1944 года мы с Михаилом Павловичем и другими разведчиками выехали под Молодечно для встречи с Василием Соусом. В районе станции Красное при попытке перейти шоссейную дорогу Минск — Вильнюс нас обстреляли гитлеровцы. Пришлось залечь на опушке леса и ждать темноты. И вдруг, со стороны Минска, показались две легковые машины. Они мчались на большой скорости. Я хотел было пропустить их, но изменил свое решение и приказал обстрелять их.

Машины всё ближе и ближе. Наконец, когда они поравнялись с нами, а нас было пять человек, разведчики по моему знаку приготовились к бою. Взмах руки — и раздались резкие автоматные очереди. Первая машина рванулась вправо и свалилась в кювет. Вторая закрутилась на месте и перевернулась вверх колесами. Мы подползли к машинам и с трудом открыли дверцы. В первой находились два эсэсовских офицера и какой-то тип за рулем в гражданской одежде, во второй — четыре эсэсовца. Все они были убиты. Обыскали машины и нашли большое количество марок и документов.

Михаил Павлович прекрасно владел немецким языком. Было установлено, что в машине, которая следовала из Минска в Вильнюс, находились два эсэсовских офицера, сопровождавшие специалиста концерна «Фарбениндустри» некоего доктора Тигена.

В Минске, в концлагере «Тростянец», этот господин с группой специалистов выполнял особо секретное задание. Что же это за задание? Захваченные нами документы ответа на это не дали. Но мы обнаружили важное письмо на имя полковника Майзеля — начальника тыла 16-й гитлеровской армии, дислоцировавшейся в Вильнюсе.

Помню, с каким вниманием вчитывался Михаил Павлович в строки этого письма. В нем предписывалось, чтобы доктор Тиген по окончании своей миссии вернулся к 28 мая 1944 года в Берлин для доклада о результатах работы его группы в концлагере «Тростянец». Поэтому полковник Майзель должен был направить с доктором Тигеном в Берлин все документы, связанные с работой этой группы.

Я сообщил в Центр о засаде, о документах, захваченных в машине, и попросил разрешить послать в Вильнюс за документами доктора Тигена разведчика Грома — Михаила Михайловича Павловича.

Через два часа я получил из Москвы положительный ответ. Когда я сообщил об этом Павловичу, он крепко обнял меня:

— О друже, ты угадал все мои мысли!

Главная задача Павловича состояла в том, чтобы раздобыть в штабе тыла немецкой армии материалы, связанные с работой группы специалистов во главе с доктором Тигеном. И эти документы Павлович нам доставил.

В документах были описаны опыты, которые проводили на узниках фашистские «врачи-исследователи».

Об этих опытах говорил на Нюрнбергском процессе фашистский генерал медицинской службы Хиппке.

Позднее об этих экспериментах один из узников концлагеря Михайловский рассказывал:

— К моей спине прикрепили провода, затем заставили облачиться в летный комбинезон и меховые сапоги.

На шею мне надели автомобильную камеру, подсоединили провода к приборам и бросили меня в лохань с водой. Мне сразу же стало очень холодно, я дрожал всем телом. Я сказал людям, стоявшим у лохани, что не смогу долго выдержать такой холод, но они засмеялись и ответили, что это продлится недолго. Я старался не потерять сознание приблизительно в течение полутора часов. За это время температура у меня начала падать, сначала медленно, затем быстрее (я понял это из реплик врачей): вначале у меня было 36,6, затем температура постепенно снизилась до 33, наконец до 30 градусов. Я впал в полубессознательное состояние. Каждые 15 минут у меня брали кровь из уха. Мне протянули сигарету, но курить мне совсем не хотелось. Все же санитар всунул сигарету мне в рот и потребовал, чтобы я затянулся. Я выкурил ее наполовину. Мне дали немного спиртного, затем чашку подогретого рома. Ноги совсем одеревенели, руки тоже, дыхание стало прерывистым. Я чувствовал, что умираю, и снова стал просить, чтобы меня вынули из воды. Тогда доктор дал мне несколько капель какой-то сладковатой жидкости. Я потерял сознание. Когда я пришел в себя, был вечер. Я лежал на носилках, укрытый одеялами; сверху были синие лампы. Я сказал, что голоден. Лагерный врач приказал, чтобы мне принесли поесть.

Долгое время я чувствовал себя очень плохо: сердце работало с перебоями, болела голова, частые судороги сводили ноги.

Восемьдесят заключенных периодически сменяли друг друга в лохани; видимо, всех их анестезировали, когда страдания становились невыносимыми, ведь «подопытный материал» надо было сохранить до конца опыта.

После возвращения Павловича из Вильнюса в партизанскую бригаду мы жили в одной землянке. Можно сказать, ели из одной миски и пили из одной кружки.

Нам предстояло расставание. Центр повторил приказ о направлении Грома для дальнейшей работы в Словакию. Тщательно готовили документы на Павловича. Михаил пристально изучал свой будущий маршрут. А он был длинным. Павлович сначала должен был попасть в Брест, оттуда в Варшаву, а уже из Варшавы — в Прагу. В Праге он должен был найти своих знакомых и развернуть работу. Затем, перебравшись в Словакию, принять наших советских военных разведчиков и оказать им необходимую помощь.

Перед расставанием мы долго сидели с Михаилом на косогоре. Сосны вокруг нас источали резкий смолистый запах. Михаил Павлович смотрел вдаль и с грустью говорил мне:

— Я уже, как в России говорят, прошел огонь, воду и медные трубы, но это задание для меня, конечно, самое трудное и ответственное.

— Ничего, Михаил, выдюжишь! Я уверен. До Бреста будешь пробираться партизанскими зонами. Все распоряжения об оказании тебе всевозможной помощи в пути сделаны. Дай бог встретиться нам еще в жизни.

Мы обнялись, расцеловались.

Я провожал Михаила до соседней партизанской бригады. Там мы расстались, и он двинулся дальше. Это было 28 июня 1944 года. С тех пор я больше никогда не видел верного своего боевого друга.

Он стал Героем словацкого национального восстания. Под Братиславой ему поставлен памятник.