Алексей Бобровников - Мир приключений 1963

Императоры и другие правители, подобно Диоклетиану, не раз сознательно уничтожали древние книги. Какими бы дикими и изуверскими ни казались нам эти действия, они не были простои прихотью. Проступки эти диктовались лишь одним стремлением, стоявшим перед любым правителем: сохранить и упрочить свою власть. Появление же человека или людей, чьи знания делают их чрезвычайно сильными, всегда опасно. Поэтому нас не должен удивить и следующий эпизод.

Однажды Ивану Грозному сообщили, что какой-то иностранный купец привез с собой в Москву много книг. «Царь, — рассказывал в воспоминаниях один из бояр, — узнав об этом, велел часть книг принести к себе. Русским они показались очень мудреными; сам царь не понимал в них ни слова. Поэтому, опасаясь, чтобы народ не научился такой премудрости, он приказал все календари (книги. — А.Г. ) забрать во дворец, купцу заплатить, сколько потребовал, а книги сжечь».

История как наука существует не одно столетие. Великое множество ученых посвятило ей свою жизнь.

Открытия и догадки некоторых из них поистине удивительны. Достаточно назвать Г.Шлимана. Тысячи людей читали «Илиаду» и до него, но ни у кого не хватило смелости, руководствуясь лишь певучим гекзаметром гомеровских строк, начать поиски легендарной Трои. Шлиман сделал это. И он нашел Трою. Дерзкая гипотеза сказалась правильной.

Норвежский исследователь Тур Хейердал, основываясь на этнографических данных, выдвинул предположение, что между Америкой, Океанией и Азией были какие-то контакты задолго до прихода европейцев. Большинство ученых скептически посмеивалось. Тогда Хейердал строит примитивный плот и сам пересекает на нем необозримые просторы Тихого океана.

В последнее время появился ряд гипотез, принадлежащих советским ученым. Выдвинута, например, мысль об искусственном происхождении спутников Марса, о посещении нашей Земли существами из космоса. По их мнению, многие человеческие знания являются принесенными извне. Как и все гипотезы, они имеют и своих противников, и горячих сторонников.

Во всяком случае, бесспорно одно: в наши дни далеко не все в ранней истории человечества можно считать доказанным и открытым. То, что вы прочли выше, и было попыткам взглянуть на прошлое несколько под иным углом зрения. Возможно, не все покажется вам убедительным в равной степени. Но, если то, что вы прочли, заставило вас задуматься и усомниться в непреложности некоторых исторических истин, значит, цель, которую ставил перед собой автор, достигнута.

Прошлое удивительно и интересно. Это область самых неожиданных находок, смелых открытий и научных гипотез.

Еще до резолюции мне пришлось съездить в Старосельск, городок, отстоявший примерно на сто километров от железной дороги. Ямщик торопился попасть засветло, но мы проехали заставу, только когда на черном небе уже ярко зажглись северные звезды и в морозном воздухе гулко звенели церковные колокола, призывая ко всенощной. Из неплотно прикрытых ставень на заснеженные улицы падали красноватые полоски огня топившихся печей. Тишина субботнего вечера навевала покой и дрему.

Резко скрипнув полозьями и последний раз прозвеня бубенцами, тройка остановилась у серого бревенчатого дома с тяжелой одностворчатой дверью, обитой ржавыми железными полосами.

— Вот вы, барин, и приехали, — ласково улыбнулся рыжебородый ямщик, доставая мои чемодан. — Через часок и я залягу на печку.

Встретила нас хозяйка дома, сухонькая старушка с приветливым лицом и руками, вымазанными тестом.

— А мой-то Иван Дмитрии в церковь ушел. Извините уж ого: он вас раньше дожидался. Придется вам поскучать в гостиной, пока я по хозяйству управлюсь. С дорожки-то, может быть, закусите до ужина?

От еды я категорически отказался и, сняв шубу, прошел в большую, устланную половиками комнату. Запах сдобного теста сменился крепким смешанным запахом старого дерева, лампадного масла и восковых свечей. При свете бронзовой керосиновой лампы, подвешенной над круглым столом, блестели подлокотники полужесткого орехового дивана, обитого коричневым репсом, и таких же тяжелых кресел с овальными спинками. В простенках высились два трюмо с потускневшими зеркалами. Передний угол был занят божницей со старинными иконами и восьмигранной лампадой рубинового стекла. Б противоположном углу пестрели узорчатые кафели печи с ярко начищенной медной дверкой. Па дверях и на окнах застыли складки портьер темно-коричневого сукна. Фикусы и столетники на высоких подставках полускрывали висевшие на стенах гравюры с изображением старинных кораблей.

На вязаной скатерти стола покоилась толстая книга в потертом кожаном переплете.

К ужину вернулся Иван Дмитриевич, плотный старичок с дымчатой бородой по пояс.

Прежде всего он позаботился, чтобы меня, по его словам, не убила скука:

— Как человеку ученому, хочу подарить вам вот эту книгу, пространное заглавие которой с точностью объясняет самую суть: «Манускрипт, сиречь рукопись, князя Всеволод! Глебовича Белозерского, в коем собственноручно собраны различные занимательные епизоды, до морских и сухопутных дел касающиеся, не без исторического значения оных». Сам я, кроме библия, других книг не читаю, занятый строительством моделей морских судов. А вам в знак родства и особой приязни вручаю данный труд: ваша матушка двоюродной сестрой мне приходится. И, пожалуйста, не протестуйте и нр возражайте. А сейчас пока берите вашу рюмку с прекрасной калганной настойкой и пейте. Замечательное средство против простуды.

Так я сделался обладателем «манускрипта». Этот тяжелый фолиант закован в прочную броню из свиной кожи, натянутой на деревянные дощечки. В нем три сотни листов тряпичной бумаги бледно-голубого цвета, исписанной похожими на тушь не выцветшими от времени чернилами. Я передам вам своими словами записанный в нем рассказ о плавающем острове.

Когда я, гостя в Старосельске, сидел в теплой комнате, слушал вой метели за окном и спокойно перелистывал страницы объемистого труда князя Белозерского, мне, сознаюсь вам откровенно, приятно было чувствовать, что беспокойные и мрачные годы, описанные в особенно заинтересовавшем меня морском «епизоде», унеслись, как уносятся мокрые снежинки, гонимые западным ветром. Старомодная обстановка комнаты как нельзя лучше гармонировала с описанным. Понятнее воспринималась эпоха, в которую жил отец автора, мичман флота князь Глеб Борисович Белозерский, эпоха доносов и арестов, эпоха процветания всяких проходимцев, взлелеянных любимцем императрицы, заносчивым выскочкой Бироном.