Алистер Маклин - Когда пробьет восемь склянок

Если даже кто-то и ждал меня в спальне, чтобы ослепить, а потом застрелить, заколоть ножом или всадить в меня стамеску, он отнюдь не спешил это сделать. Я снабдил легкие очередной порцией воздуха и «бесшумно проскользнул в дверь. Фонарик я держал как можно дальше от себя в вытянутой руке. Когда какой-нибудь негодяй стреляет в человека с карманным фонариком в руке, он обычно метит в источник света — ведь человек держит фонарь перед собой. Этому много лет назад меня научил коллега, которому как раз вытаскивали пулю из легкого, — он забыл принять элементарные меры предосторожности. И, как видите, поступил очень неумно. Поэтому я держал фонарик подальше от себя, а левую руку с ножом спрятал за спину. Потом, страстно надеясь, что реакция того, кто находился в каюте, будет медленнее моей, я включил фонарик.

Да, в каюте находился человек, но с его реакцией, сейчас во всяком случае, все было о'кей. У него ее просто не было. Он лежал лицом вниз на койке, и в нем застыла та пустота, которая присуща только мертвым. Я быстро осветил каюту. Кроме мертвеца, в ней никого не было. И, как в каюте радиста, не было видно признаков борьбы. Но чтобы выявить причину смерти, мне даже не пришлось к нему прикасаться. Те несколько капель крови, которые вытекли из колотой раны на спине, не наполнили бы и чайной ложки. Большего я найти и не ожидал. Ибо если точно проколоть позвоночник, то сердце очень быстро прекращает работу. Кровообращение останавливается, и кровотечение бывает лишь самое незначительное. Внутреннее кровотечение тоже незначительно.

Занавески были задернуты. Я обшарил фонариком еще раз — повнимательнее — переборки, мебель, пол. Не знаю, что я надеялся найти. Как бы то ни было, я ничего не нашел. Тогда я вышел из каюты, закрыл за собой дверь и так же безрезультатно обыскал комнату радиста. Больше мне здесь нечего было делать. Я все видел. Даже то, чего найти не предполагал. Я ни разу не взглянул в лица мертвецов. И мне это было не нужно, ибо их я знал так же хорошо, как и то, которое видел каждое утро в зеркале во время бритья. Буквально неделю тому назад она вместе с моим шефом и со мной ужинали в нашем постоянном ресторане в Лондоне. Оба были в веселом, приподнятом настроении и совершенно спокойны, как могут быть спокойны только люди нашей профессии. На какое-то короткое время они позволяли себе разрядку и радости жизни, которые им были запрещены. И я был убежден, что они и на этот раз были внимательны и бдительны как всегда, но обычной осторожности в этом случае оказалось недостаточно, и они умолкли навеки. Видимо, они столкнулись с тем, с чем рано или поздно встречается человек нашей профессии и с чем когда-нибудь придется встретиться и мне. С этим сталкиваются все, независимо от того, насколько ты смел, силен и изворотлив. Рано или поздно, но тебе попадется человек, который окажется более сильным и более изворотливым, и этот человек будет держать в руке небольшую стамеску, и весь твой накопленный годами опыт не будет стоить ничего, ибо ты даже не увидишь, как этот человек к тебе приблизится. Ты просто встретишься с более сильным противником, и тогда тебе ничто не поможет.

А ведь именно я послал этих людей на смерть. Непреднамеренно, несознательно, но в конце концов ответственность лежит на мне. Ведь это была моя идея! И родилась она в моем мозгу! Только в моем! И я сумел убедить своего вечно сомневающегося, скептичного шефа дать согласие — пусть без восторга, но все же. А своим ребятам — Бейкеру и Дельмонту — я сказал, что если они будут строго придерживаться плана, то с ними ничего не случится. Они поверили моим словам, вели себя строго в соответствии с моими инструкциями и теперь были мертвы. Не беспокойтесь, господа, верьте в меня, но не забудьте оставить, завещание!

Здесь мне больше нечего было делать. Я послал своих людей на смерть, но повернуть время вспять был не в силах. Пора сматываться.

Я открыл наружную дверь точно с таким же чувством, с каким открывают дверь в подвал, о котором знаешь, что он полон кобр и «черных вдов». Точнее говоря, кобры и «черные вдовы» — это маленькие, безобидные и даже милые существа по сравнению с некоторыми представителями человеческой породы, которые этой ночью свободно передвигались по палубе «Нантсвилла».

Широко открыв дверь, я некоторое время стоял не шевелясь. Дышал я ровно и неглубоко. В таких ситуациях минута кажется человеку жизнью». Я прислушался: услышал, как бьются волны о боре корабля, металлические звуки якорной цепи, когда «Нантсвилл», гонимый ветром, пытался пойти против течения, глухие вздохи усиливающегося ночного ветра, а иногда и крик ночной птицы. Но это все было не то. Они постепенно превратились в звуки, которые свидетельствовали о покое и безопасности. А других — тайных, говорящих об опасности, — я не различал. Ни дыхания, ни тихих шагов по металлической палубе, ни шелеста одежды — ничего. Если кто-нибудь меня поджидает, то он обладает сверхчеловеческим терпением и выдержкой. Этой ночью меня интересовали не сверхчеловеки, а обыкновенные люди — с ножами, пистолетами или стамесками в руках. Я тихо переступил порог.

Мне еще никогда не доводилось плыть в ночи по Ориноко в самодельном каноэ — и чтобы на меня с ближайшего дерева бросалась анаконда, обвивала кольцами и начинала душить. Но самое интересное, что не нужны ни Ориноко, ни каноэ, ни анаконда, чтобы понять, какое чувство охватывает человека в подобных обстоятельствах. Я это испытал. Звериная хватка двух рук, вцепившихся сзади в мою шею была настолько страшна, что я не испытывал такого не только наяву, но и во сне. На секунду меня парализовало от страха, а в голове промелькнуло рано или поздно дойдет черед и до тебя — такова аксиома нашей профессии. И вот время настало.

Я изо всех сил ударил назад правой ногой, но противник был готов ко всему. Он встретил мой удар. Судя по всему, позади меня находился кентавр с копытами — причем такими большими, какие мне еще ни разу в жизни не встречались. Боль была такая, что показалось, будто нога не просто сломалась, а буквально расщепилась. В ту же секунду, почувствовав его левую ногу позади моей, я нанес второй удар. Но в момент; когда я бил, его ноги уже не было на прежнем месте, зато моя изо всей силы ударилась о железную плиту и отскочила обратно. Тогда я решил работать руками и, подняв их, попытался переломить мелкие суставы на его пальцах, но и тут он меня опередил. Его пальцы сжались в кулаки, а средний буравил мне сонную артерию. Наверняка я был не первым человеком, которого он душил, и если сейчас не предпринять что-либо, то буду и не последним. В ушах я слышал шипение сжатого воздуха, который выходил под большим давлением, а пестрые пятна перед моими глазами становились все больше и красочнее.