Виталий Гладкий - Приключения-91

Занятая составлением списка, Вера Петровна не слышала, как открылась входная дверь. Она очнулась, когда на кухне хлопнула дверца холодильника.

— Это ты, Аля? — спросила она, не отрываясь от бумаги. — Возьми яйца, сделай себе яичницу. Я сегодня ничего не готовила, мне некогда.

— Тебе всегда некогда! Что ты на меня так смотришь? — В дверях стоял Семен Павлович.

Он был зол. Сегодня директор объединения устроил ему разнос за отставание по выполнению плана. Но сам по себе разнос его не удручал. Горела премия, а это поважнее...

— Никто его не арестовывал, — продолжала Москвина свой рассказ. — Муж сказал, что это жулики у нас все унесли. Он так ругался, вы себе не представляете. Но в милицию, сказал, не пойдет, а то потом затаскают. Скажите, — с надеждой глядя на Илью, спросила она, — вы их найдете? Нам вернут то, что они взяли?

Этого вопроса Илья словно ждал.

— А как же? Обязательно найдем. На то и милиция, чтобы жуликов на чистую воду выводить. Простите, — сказал он, как можно ласковее глядя на хозяйку. — Я хотел бы взять у вас, на время, конечно, список похищенных вещей и осмотреть комнату, где орудовали мошенники.

— Конечно, пожалуйста, — поднялась Вера Петровна. Она прошла вперед и открыла дверь в большую комнату.

Прямо перед Ильей стоял большой резной шкаф темного дерева, а всю свободную середину комнаты занимал круглый стол, аккуратно застеленный бордовой плюшевой скатертью, расшитой золотистыми металлическими нитями. С краев ее свисали тяжелые кисти.

«...И обратися буря на град больший, и загорелся во граде у соборныя церкви Пречистыя верх, и на царском дворе великого князя на полатах кровли, и избы древяныя, и полаты украшенныя золотом, казенной двор с царскою казною, и церковь на царском дворе и царския казны — Благовещение златоверхая, деисусь Андреева письма Рублева златом обложено, и образы украшенный златом и бисером многоценныя гречаскаго письма прародителей его от много лет собранных, и казна великаго царе погоре. И оружейничая полата вся погоре с воинским оружием, и в погребах на Царском дворе под полатами выгоре вся древяная в них, и конюшня царская».

Ким с трудом дочитал страницу и закрыл книгу. «Сколько же всего погибло! — думалось ему. — И это только в 1547 году. А раньше! А потом! По летописям выходит, такие пожары в Москве тогда были делом обычным». Он отложил книгу направо, в стопку просмотренных, и взял следующую.

Утром ему не повезло. Напрасно просидев у монастыря и побродив вокруг и около несколько часов, он решил пойти в библиотеку. Ведь если удастся выйти на след книг, поди разберись, какая ценная, а какая гроша ломаного не стоит. Кое-что, конечно, Ким помнил из университетского курса истории. Еще что-то выяснилось из беседы Смолянинова с Ревзиным. Но все это — капля в океане знаний.

Он прошел прямо в основной фонд. Там ему подобрали имеющиеся материалы, главным образом по истории древнерусской литературы. Необходимые и полезные сведения приходилось буквально выискивать в ворохе различных актов.

«В начале второй половины XVI века, — читал Ким в одном из трудов, стала ощущаться потребность в установлении единых текстов церковных книг в связи с появлением множества так называемых «растленных» книг, под которыми подразумевались книги с ошибками и искажениями религиозных текстов.

При кустарно-ремесленном производстве рукописных книг одним из способов увеличения их выпуска стало служить переписывание на слух, то есть переписка группой в 5—10 человек под диктовку. Это еще более увеличивало возможность появления описок и искажении, допускавшихся малограмотными переписчиками».

«Интересно, — отвлекся Ким, — как переписчиков за это наказывали? На кол сажали или прямо в костер живыми спроваживали?»

Он отодвинулся от стола, оглядел зал. Передовые студенты уже готовились к весенней сессии. Некоторые, небрежно развернув книги и навалив их друг на друга, слюнявили страницы и что-то подчеркивали в тексте разноцветными фломастерами. Киму хотелось подойти к одному, другому, дать по шее и повернуть лицом к стене, на которой висел красочный плакатик: «Любите книгу — источник знаний!» Но он тут же представил реакцию лупоглазых студентов, для которых эта надпись не более чем составная часть библиотечного интерьера. А ведь наверняка каждый из них еще в школе слышал, что книга — общественное достояние и ее надо беречь.

Когда Ким оформлял читательский билет, библиотекарь на абонементе сетовала на пропажу за последние два дня еще шести книг. «Вот такие и тащат, — злился Ким. — Надо бы на каждой книжке делать надпись, как на одном рукописном издании, хранящемся в библиотеке Британского музея. Хорошее пожелание, хотя и слишком, по сегодняшним понятиям, может быть, суровое:

«Кто тебя унесет, да поплатится за это смертью, пусть его поджаривают в аду, пусть его трясет лихорадка и швыряет на землю падучая, пусть его земным уделом станут виселица и колесование».

Чем больше Ким узнавал об истории книги, тем лучше понимал, что без системного изучения проку не будет. К обеду он успел узнать, что самыми первыми памятниками письменности были клинописные глиняные таблички шумерского царства, а самой древней библиотекой — собрание книг царя Ассирии Ашшурбанипала, правившего две с половиной тысячи лет тому назад.

Большим книголюбом был, оказывается, царь Птоломей I, сделавший после смерти Александра Македонского Александрию столицей Египта. Книги и библиотеки с древних времен служили предметом военной добычи. Особенно преуспевали римские полководцы. Эмилий Павел захватил библиотеку македонского царя Персея, Лукулл царя Понта. Не отставал от них и Юлий Цезарь. В 47 году он решил вывезти в Рим Александрийскую библиотеку. Но тюки книг, подготовленные к отправке, сгорели. Известно, что Цезарь не собирался брать их в личное пользование. Он намеревался открыть в Риме первую в мире общественную библиотеку.

Ким углубился в чтение книги о библиотеке Улугбека, внука Тамерлана, то ли безвозвратно пропавшей после смерти владельца, то ли спрятанной где-то в окрестностях Самарканда, и не сразу понял, что хочет склонившаяся над ним девушка.

— Вы не Логвинов? — повторила она в третий раз и на утвердительный кивок Кима таинственным голосом прошептала, с уважением глядя на него:

— Вас к телефону.

В кабинете заведующей библиотекой, показав глазами на аппарат со снятой трубкой, девушка вышла, плотно затворив за собою дверь.

— Слушаю, — Логвинов поднес трубку к уху.

— Это ты, Ким? — узнал он голос Смолянинова. — Твоя догадка подтверждается. Книги, похоже, и в самом деле из нашего монастыря. Пришла телефонограмма из Москвы. В аэропорту у иностранного туриста обнаружена старинная книга, приобретенная, по его словам, во время посещения нашего города, около монастыря у мужчины примерно пятидесяти лет, рост средний, глаза маленькие. Цвет не помнит. Одет в серое пальто и кроличью шапку коричневого цвета. Ты меня слышишь?