Эдуард Хруцкий - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №3

Их доктор, который осматривал вас, сказал им сразу: травмы на вашей правой руке таковы, что, придись этот удар по голове, он раскроил бы вам череп. Удар, по его мнению, пришелся вдоль внутренней стороны руки, а не поперек ее, поэтому сильно пострадали мышцы и кровеносные сосуды, а перелома костей не было. И еще он сказал им, что четверть часа спустя вы вполне могли бы вести мотоцикл, если очень этого хотели.

— По правде говоря, — заметил я, — мне казалось, что они не слушают ни одного моего слова.

Он хмыкнул.

— Я беседовал с одним из представителей уголовной полиции, который допрашивал вас в четверг вечером. Поначалу, сказал он, у них не было и капли сомнений, что вы — убийца, да и выглядели вы соответственно. По его словам, вы наплели им с три короба, и они засыпали вас вопросами, чтобы уличить во лжи. Они считали, это окажется проще простого. Но, наверное, было бы легче прорыть ногтями дыру в скале — так он мне сказал. Кончилось тем, что, к собственному удивлению, почти все они вам поверили.

— Жаль, что мне они об этом не сказали, — вздохнул я.

Бекетт взглянул на часы.

— Вы куда-нибудь торопитесь?

— Нет. — Я покачал головой.

— Отлично. Я о многом хочу с вами поговорить. Может быть, вместе пообедаем?

— С удовольствием.

Вот и чудесно. Теперь о вашем отчете. Из внутреннего нагрудного кармана он вытащил несколько мелко исписанных страниц и протянул их мне. — Снимите, пожалуйста, абзац, где вы просите о подкреплении и добавьте описание операции с огнеметом. Ладно? Вот стол, кресло. Садитесь и работайте. Когда кончите, мы все отдадим на машинку.

Когда я закончил с отчетом, Бекетт рассказал мне, какому наказанию подвергнутся Хамбер, Касс и Джуд Уилсон, а также Супи Тарлтон и его друг Льюис Гринфилд. Потом он взглянул на часы и решил, что нам пора обедать. Он отвел меня в свой клуб, и мы съели бифштекс, почки и грибной пирог, который я выбрал потому, что мог свободно управиться с ним одной вилкой. Бекетт это заметил.

— Рука еще болит?

— Уже не так, как раньше.

Он кивнул и больше к этой теме не возвращался. Зато рассказал мне о визите, который нанес вчера престарелому дядюшке Эдамса, доживавшему свой век в роскошной холостяцкой квартире на Пикадилли.

— Вот что рассказал мне этот дядюшка. Поль Эдамс был из тех детей, каких от исправительной колонии спасает только богатство родителей. Из школы в Итоне его отчислили за подделку каких-то бумаг, а из его следующей школы — за то, что был неисправимым картежником. Он попадал в одну переделку за другой, но родителям каждый раз удавалось откупиться. Как-то врач-психиатр сказал им, что их сын никогда не изменится, разве что в пожилом возрасте. А он был единственным ребенком. Представляю, какая это для них была трагедия. Отец умер, когда Эдамсу было двадцать пять, а мать все билась за сына, старалась оградить его от какой-нибудь непоправимой катастрофы. Примерно пять лет назад ей пришлось заплатить целое состояние, чтобы замять очередной скандал. Насколько я понял, Эдамс безо всякой причины сломал какому-то юноше руку. После этого мать пригрозила, что, если он посмеет выкинуть еще какую-нибудь штуку, она упрячет его в сумасшедший дом. А несколько дней спустя она выпала из окна своей спальни и разбилась. Дядя, ее брат, говорит, что всегда считал: из окна ее выбросил Эдамс.

— Очень на него похоже, — согласился я.

— Вы были правы, когда писали, что он психически ненормален.

— Особенно сомневаться не приходилось.

— По тому, как он обращался лично с вами?

— Да.

Бекетт с любопытством взглянул на меня и спросил:

— А все-таки интересно, что за жизнь у вас была в конюшне Хамбера?

— Что за жизнь? — Я усмехнулся. — С жизнью на курорте я ее сравнивать не стал бы.

Он подождал — думал, что я продолжу, но я молчал. Тогда он спросил:

— Это все, что вы можете сказать?

— Думаю, что да. Сыр очень вкусный.

Мы выпили кофе, а потом из бутылки, на которой стояло имя Бекетта, налили в стаканы бренди и тоже выпили. А потом не спеша зашагали обратно к его кабинету.

Как и раньше, он с удовольствием опустился в кресло и удобно откинулся в нем, а я снова разместился напротив, по другую сторону стола.

— В ближайшее время вы собираетесь назад, в Австралию? — спросил он.

— Да.

— Вы, видимо, сгораете от желания как можно быстрее надеть на шею свой хомут.

Я взглянул на него. Он не отвел глаза, смотрел на меня неулыбчиво, даже строго. Он ждал ответа.

— Не сказал бы.

— Почему?

Я пожал плечами. Усмехнулся.

— Хомут мало кому нравится.

Пусть знает, какая в принципе разница?

— Вы возвращаетесь к процветанию, хорошей пище, солнечному свету, семье, прекрасному дому, любимой работе… Правильно я говорю?

Я кивнул. Действительно, разве может нормальный человек не желать вернуться ко всему этому?

— Мистер Рок. — Он чуть выпрямился в своем кресле. — Я задаю эти вопросы не без причины. Пожалуйста, отвечайте мне честно и искренне. Ваша жизнь в Австралии вас чем-то не удовлетворяет?

Наступило молчание. Я думал, он ждал. Прежде чем ответить, я решил: какая бы у него причина ни была, если отвечу ясно и просто, хуже не станет.

— Я должен довольствоваться тем, что делаю, но на душе часто скребут кошки.

— Кем бы вы стали, если бы не умерли ваши родители и вам не пришлось бы воспитывать троих детей?

— Адвокатом, наверное, а может, и… — Я заколебался.

— Может, кем?

— Вам это покажется странным… особенно после последних дней… полицейским.

— Вот оно что, — мягко произнес он. — Это важно.

Он снова откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

— Женитьба могла бы вам помочь утвердиться в жизни, — предположил он.

— Еще больше себя связывать, — возразил я. — Обеспечивать еще одну семью. Значит, заковать себя в цепи навечно.

— Вот как вы на это смотрите. А что скажете об Элинор?

— Чудесная девушка.

— Но не в качестве супруги?

Я покачал головой.

— А ведь вы многое поставили на карту, чтобы спасти ей жизнь, — заметил он.

— Я не мог поступить иначе — в беду она попала из-за меня.

— Конечно, вы не могли знать, что произведете на нее неизгладимое впечатление, и ей захочется съездить и посмотреть на вас еще раз. Когда вы вернулись к Хамберу, чтобы вызволить ее, ваше расследование было уже закончено, все прошло гладко и спокойно, вам удалось остаться нераскрытым. Верно я говорю?

— Пожалуй, да. Верно.

— Принесло ли вам это радость?

— Радость? — с удивлением переспросил я.

— Я говорю не о последней драке и не о тягостных часах работы в конюшне, которую вам приходилось честно выполнять. — Он коротко улыбнулся. — Но… захватила ли вас… скажем, романтика поиска?

— Вы спрашиваете, охотник ли я по натуре?