Андрей СЕРБА - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №4

— Узнал, как не узнать, — важно проговорил Векша. — А изменился ты знатно, никогда и не подумаешь, что мой беглый холоп.

Атаман весело блеснул зубами.

— Пустые слова говоришь, боярин. Не твой холоп я, а вольный человек и сам себе хозяин. Так что забывай при мне это слово.

Рука Векши замерла на бороде, он нахмурился.

— Кому дерзишь, холоп? По плетям соскучился?

Положив руку на рукоять сабли, Дорош громко рассмеялся.

— Очнись, боярин, где видишь ты своего холопа? — Дорош согнал с лица улыбку. — Еще раз говорю тебе, и запомни хорошо мои слова: казачий атаман Дорош стоит перед тобой, вольный человек, у которого только один хозяин — он сам. И не вспоминай прошлое, боярин, не береди мою душу. А то свистну — раскатают мои ватажники все твои терема по бревнышку.

Выпучив глаза, забыв закрыть рот от испуга, слушал боярин слова Дороша. И когда тот замолчал, Векша дрожащей рукой перекрестил вначале его, а затем себя.

— Да что это ты говоришь, атаман! Да разве поминаю я старое, заросло уже все быльем.

Дорош усмехнулся.

— Так будет лучше, боярин. Потому что совсем не о старом пришел говорить я с тобой. Сдается мне, что можем мы сейчас помочь друг другу в одном деле.

В глазах Векши зажглись огоньки любопытства, он выжидающе склонил голову набок. Дорош покосился на четверых слуг боярина, стоявших у двери, но Векша успокаивающе махнул рукой.

— Что при них сказано, то похоронено.

— Вольный человек я, боярин, а вольный человек не сидит на одном месте. Кормимся мы и живем тем, что господь бог и сабля острая нам посылают. И не разбираем в этом деле никого: ни фрягов, ни литвинов, ни ордынцев. Вот и третьего дня наткнулся мой дозор на одну татарскую сотню. И на самих татарах было кое-что из рухлядишки и воинского доспеху, да и шли они каждый о двуконь. Словом, решили мы, что лишние они в нашей степи.

По мере того как Дорош говорил, Векша все больше волновался. Несколько раз облизал свои толстые губы, глаза смотрели на атамана не мигая.

— Когда обшаривали мои хлопцы их главного, что один спал в шатре, то нашли при нем одну забавную штуковину.

Дорош сунул руку за свой широкий пояс, достал и протянул Векше печать со шнуром от Мамаевой грамоты. Боярин схватил печать, поднес к своим глазам.

— Это печать самого великого золотоордынского хана Мамая. — сказал с испугом. — Ее он ставит на свои личные грамоты. — В его глазах мелькнул ужас. — Значит, эту печать ты сорвал с ханской грамоты? Выходит, что твои разбойники перебили посольство самого Мамая?

— Боярин, для нас все татары одинаковы, будь он самый знатный бей или последний ханский нукер. У нас с ними со всеми один разговор, как и у них с нами.

У Векши зашевелились на голове волосы, округлились глаза.

— Значит, у тебя и ханская грамота? — еле ворочая языком, прошептал он. — О боже, он вырезал все посольство и завладел грамотой и после этого является в мой дом, — схватился Векша за голову. — Да что подумает обо мне великий князь, если узнает?!

— Боярин, не будь бабой, — засмеялся атаман, беря из его рук печать со шнуром и снова суя их себе за пояс.

— Чего боишься? Не ты побил татар, а я. И не тебе ответ держать. А потому не хнычь, а лучше выслушай, что я тебе скажу дальше.

— Дальше? Неужели ты думаешь, что я буду слушать тебя и дальше? После всего того, что ты уже наговорил мне.

— Будешь, боярин. Потому что выгоду от моих слов будем иметь мы оба. И я даже не знаю, кто из нас большую. Досталась мне при дележке добычи вот эта кольчуга. — Дорош ударил себя в грудь, которую обтягивала тонкая, венецианской работы кольчуга с серебристым отливом. — Богатая вещь, знатная, с самого ихнего бея сняли. А под такой доспех и конь добрый нужен, и шлем достойный. Загрустил было я. А тут мне эту грамоту приносят. Сорвал печать, глянул на письмена и хотел было ее в костер бросить. И вдруг на меня словно озарение снизошло. Ведь кому-то эта грамота писана, значит, кому-то она нужна. А ежели она идет из Орды, то, может, ее ждет сам Ягайло? Так почему бы мне, грешному, не сделать людям доброе дело?

Векша от волнения зажал свою бороду в кулак, зашмыгал носом, глазки его радостно заблестели.

— Правду говоришь, атаман, сущую правду. Люди мы все, христиане, и добро должны человекам творить.

— Вот и я тогда подумал об этом, — продолжал Дорош. — И сразу вспомнил тебя. У кого табуны лучше, чем у боярина Векши? Сам видел, пас их. Вот потому и решил повидаться с тобой, боярин, и решить это дело полюбовно и по-христиански. Вот тебе и весь мой сказ. Хочешь меняться — давай. А не хочешь — найду другого покупателя своему товару.

Сделав вид, что он думает над предложением Дороша, Векша какое-то время молчал, задумчиво глядя на носки своих сапог.

— Хорошо, атаман, пусть возьму я у тебя грамоту, а что скажу, если спросят, откуда она у меня? Ведь Мамай не мне ее давал, а своему гонцу, который порубанный в степи валяется.

— Что хочешь, то и говори, — беспечно ответил Дорош. — Какое мне дело до твоих слов. Я отнял грамоту у татарского гонца, хочешь, скажи, что ты отнял ее у меня. Кто проверит? Векша, решившись, рубанул рукой воздух.

— Уговорил, атаман, давай сюда грамоту.

Дорош рассмеялся.

— Не рановато, боярин? Когда будут конь и шлем, тогда будет и грамота.

— Дай посмотреть на грамоту, вдруг обманываешь ты меня.

— Э нет, боярин, — лукаво усмехнулся Дорош. — Лучше сделаем так: назначай место и время, где завтра встретимся, вот там и получишь ханскую грамоту. А сам приводи того аргамака, что я вчера под твоим Николаем видел. И привози вот этот аланский шелом с бармицей, что в углу стоит. Говори, где и когда встретимся?

— Давай у Старого дуба, прямо на поляне, — предложил Векша. — Надеюсь, то место ты еще не забыл?

— Помню, боярин. В полдень я с двумя хлопцами буду тебя ждать.

Боярин Векша прибыл на поляну ровно в полдень. Рядом с ним восседали на огромных конях два великана телохранителя, закованные с головы до ног в доспехи, поперек их седел лежали копья. Сам Векша тоже был в кольчуге и шлеме, левое плечо прикрыто щитом. Один из сопровождавших его воинов держал в поводу красивого, золотистой масти иноходца, к седлу которого был привязан затребованный Дорошем шлем.

Атаман и два его спутника уже ждали. Их вид был вполне дружелюбным и мирным и не вызвал у боярина никаких подозрений. Пока Дорош любовался конем и шлемом, Векша с любопытством рассматривал его спутников.

— Вижу, боярин, что сдержал ты свое слово, — наконец сказал Дорош, разворачивая коня рядом с Векшей. — А раз так, то вот тебе и грамота.

Он сунул руку за пазуху и протянул Векше пергаментный свиток, обвязанный шнуром с ханской печатью. Схватив грамоту, Векша тут же лихорадочно развернул ее.