Борис Пармузин - ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №5

Сын вождя приехал на двенадцатый день. За это время Махмудбек основательно отдохнул. Лицо загорело, посвежело. И он смог ответить на крепкое рукопожатие.

Они вошли в комнату. Хозяин накрыл дастархан, молча сел в центре, подождал, когда усядутся гости, и стал читать строки Корана. Это была память, молитва об умершем, о вожде, славном, большом человеке. О человеке, который сам распорядился своей жизнью.

Старик поднял ладони к лицу… Подняли ладони в ожидании последних слов молитвы Махмудбек и сын вождя.

— О-мин… — заключил старик.

Он задержался ради приличия на две-три минуты, лениво пожевал кусочек лепешки, еще раз поднял ладони, пошевелил губами, словно про себя повторил строку, и легко, как-то пружинисто встал. Махмудбек и сын вождя остались одни.

Нужно было начинать нелегкий разговор. Махмудбек представлял себе сына вождя совсем другим — резким, вспыльчивым, нетерпеливо сжимавшим кулаки, готовым немедленно учинить расправу над врагами отца. А этот высокий юноша был спокоен. Сложив руки, он ждал, когда заговорит гость, старший по возрасту человек.

— Отец решил все сам… — сказал Махмудбек. — Он долго думал над твоей судьбой, над судьбой племени.

Соглашаясь, сын вождя слегка кивнул. Наверное, его били. На лице был заметен след от плетки. Сейчас он проступал красным рубцом. Это было единственное, что выдало волнение юноши.

— Отец сожалел, — продолжал Махмудбек, — сожалел о стычке с правительственными войсками.

— Это была провокация… — коротко сказал юноша.

Махмудбек знал о том, что вождь отдавал сына в хорошие учебные заведения столицы. Однако он все-таки не ожидал услышать такие здравые суждения.

— Спровоцировал один из чиновников, — продолжал молодой вождь. — А чиновник этот не страна и даже не правительство. Это был корыстный человек. Он во всем виноват. И он будет наказан по законам нашего племени.

Махмудбек старался не высказывать удивления. Он давно откровенно не говорил с таким умным, спокойным собеседником…

— Между племенами распри с давних времен. Иногда они возникали из-за чепухи. Даже древние старики не знают причины. Отец не любил вмешиваться в чужие дела. И в наши дела никто не вмешивался.

— Я об этом догадывался, — сказал Махмудбек.

— Вы многое знаете, господин. Чиновник наложил на нас дань. Будто от имени правительства. А когда мы отказались платить — мы никогда не платили! — он обвинил отца в нападении на войска.

— Такой случай был… — вспомнил Махмудбек.

— Был, — кивнул молодой вождь. — Это сделало племя, с которым мы враждуем. А обвинили нас. Разве не провокация?

— Провокация, — согласился Махмудбек.

— Он разжигает междоусобицы… — продолжал вождь. — Но я не буду мстить этому племени, неграмотным, обманутым людям, не буду, конечно, мстить правительству. Виноват один чиновник-провокатор и предатель.

— Предатель?

— Да, — твердо сказал молодой вождь. — Он хотел, чтобы мы помогли соседям в государственном перевороте. Эти люди, с той стороны, пришли к отцу.

— Я с ними встречался…

— Я знаю, господин. Они мечтали втянуть в переворот и ваших эмигрантов.

— По-моему, сорвалось?

— Сорвалось… В Северном городе схватились две шайки эмигрантов. Они почти перебили друг друга. Оставшиеся в живых будут осуждены. Но тысячи простых людей обретут покой…

Иногда в разговоре звучали высокопарные фразы. Это, наверное, шло от преподавателей, у которых учился юноша. Природа наделила его тактом, способностью трезво, без горячки оценивать обстановку и принимать твердые решения.

— Но все-таки ваше племя связано с антигосударственными организациями, с чужеземцами…

— Вы имеете в виду проводников?

— Проводников… — сказал Махмудбек.

— Да, мы давали людей, — согласился вождь. — Отец завещал чтобы больше этого не делать. Я теперь и сам понимаю, что нам нет смысла связываться с разведками чужих стран.

Махмудбек улыбнулся

— Нo мне ваш отец обещал помочь.

— Мы поможем… — сказал молодой вождь. — Я не знаю причин, которые побудили вас идти в горы, но верю вам. Вы не принесете беды людям.

Он сидит так же гордо, величественно, как его отец. Юноша не позировал и не подражал. Он очень был похож на отца. И отличался от него тем, что не только научился читать и писать, но и разбирался в сложной обстановке в своей стране, в соседних государствах.

В «Гранд-отеле» жили почти одни иностранцы. Махмудбек осторожно шел по мягким, дорогим коврам, подавляя желание остановиться и как следует осмотреться по сторонам. Трудно сразу привыкнуть к богатой обстановке, к развязным, шумным американцам, к заносчивым англичанам, к смущенным таким окружением восточным купцам.

Эти последние с удовольствием бросились бы в первый попавшийся караван-сарай и наслаждались бы обычной сутолокой, жирной едой, общением с привычными им людьми.

Неловко себя чувствовали купцы… Но надо потерпеть несколько дней. Потом и они смогут рассказать землякам о роскоши, в которую довелось им окунуться. Купцы давали щедрые чаевые. Официанты и слуги кланялись, но- особого почтения и страха не испытывали, как, например, перед англичанами.

Много десятилетий страной правила Великобритания. И в таких гостиницах, как «Гранд-отель», конечно, были установлены законы «доброй старой Англии». Это только в военное время законы нарушались появлением шумных или очень робких посетителей.

Фарида боялась выходить из номера. Она даже боялась прикоснуться к дорогой мебели, к черному непонятному аппарату, который называли телефоном. Ее поведение веселило Махмудбека. Он показывал на сверкающую отделку ванной, словно фокусник, крутил краны… И свежая, чистая вода, совсем не похожая на ту мутную из арыков и водоемов, хлестала по мрамору.

Завтрак, обед, ужин приносил молчаливый слуга на широком подносе. Он ловко расставлял посуду, раскладывал ножи, вилки, ложки… И так было много этой посуды, что не только Фарида, но и Махмудбек терялся.

— Ничего, — смеялся он, — привыкнем и к такой жизни.

А Фарида с тоской смотрела на мужа. И был в глазах один и тот же вопрос: когда мы поедем домой, в Самарканд?

Махмудбек старательно избегал очередного разговора с Фаридой.

Но в «Гранд-отеле», в дорогом двухкомнатном номере, где не было слышно чужих шагов и стояла непонятная, даже пугающая тишина, она ночью заплакала. Прижалась к мужу, ее била мелкая дрожь.

Все было у нее в жизни за это короткое время. Она видела Махмудбека молодым, стройным человеком. Видела его в цепях, старым и больным… Они жили в тесных глинобитных домах с земляным полом… А эти белоснежные простыни, мягкая постель, эти ковры и молчаливый слуга ее испугали. Она почувствовала новую угрозу жизни любимого человека. Это чувство толкнуло женщину на откровенность.