Юрий Вознюк - Таежная одиссея.

— Охотнички!— кипятился Димка.— Чайку захотелось! Соснуть бы еще... Так мы ее всю зиму будем гонять...

Собаки, почуявшие близость зверя, рвались вперед, С ходу мы взобрались на высокий хребет и перед нами открылась широкая долина. Мы находились, по всей вероятности, на водоразделе притоков Б. Уссурки. Какое-то время след вел гребнем хребта: рысь шла широко. Следы свернули вниз и привели в чистую падь.

— Пускаем!— решительно сказал Димка, намереваясь отцепить Жулика.

— Стоит ли?— усомнился я.

— А чего ждать?

— Она далеко — собаки, сам знаешь, какие...

— Не будет дурой — залезет на дерево!

— Давай!— поддержал его Сузев.

Собаки ушли по следу молча, но не успели мы пройти и полкилометра, как где-то впереди раздался лай, быстро удаляющийся в сторону хребта.

— Слышишь?!— обрадовался Моргунов. Мы оставили след и побежали к хребту. Забыв усталость, поднимались все выше и выше. Лай кружился где-то на самой вершине высоченной сопки.

— Посадили!— крикнул Моргунов, и мы побежали быстрее.

Не менее получаса штурмовали мы сопку, задыхаясь и обливаясь потом. Наконец между деревьями показалась оголенная скала, венчавшая ее вершину. Вокруг бегали собаки и лаяли уже без особого энтузиазма. В глазах плыли цветные круги, и я сначала ничего не мог рассмотреть. Пригнувшись к земле, Димка долго разглядывал скалу и наконец повернул растерянное лицо.

— Не пойму, кажется...

— Кабарга!—удрученно воскликнул Сузев, присмотревшись.

Действительно, на скале стояла загнанная туда собаками кабарга. Досада на нелепый случай, отнявший у нас столько сил и времени, вылилась в проклятия. Теперь было ясно, что сегодня рысь не догоним.

— Ну, быть тебе в котелке!— сказал Димка, вскидывая винтовку.

Грянул выстрел, но кабарга осталась на месте. Моргунов передернул затвор. Еще раз прокатилось эхо выстрела по тайге, и снова кабарга осталась на месте. Промахнулся Димка и в третий раз.

С таким же результатом выстрелил и Сузев.

— Что за напасть...— пробормотал он, повторно прикладываясь к винтовке.

Выстрел — и кабарга только присела на задние ноги.

— Бежим, братцы, отсюда — здесь дело нечистое,— вполне серьезно промолвил притихший Димка.

Я усмехнулся: со стороны мне хорошо было видно, в чем дело. Мы еще не отошли от сумасшедшего бега, наши легкие работали, как кузнечные мехи, руки дрожали и не только ствол, а и сами стрелки дергались.

Прижав винтовку к дереву, я задержал дыхание и надавил на спуск. Невидимым ураганом кабаргу сбросило со скалы. Торопясь, мы растолкали куски мяса по рюкзакам и, пристегнув собак на поводки, заскользили по сопке. Скоро мы спустились в падь и вышли на след беглянки. Зверь не изменил хода и шел по направлению к зимовью. К вечеру у животного появились первые признаки усталости. Рысь несколько раз ложилась отдыхать, и нас так и подмывало спустить собак. Но мы решили гнать ее до тех пор, пока она будет идти в сторону зимовья. День угасал, унося с собой свет и тепло. Впереди предстояла еще одна долгая, холодная ночь. От усталости нам не хотелось даже разговаривать, и ночлег мы готовили молча.

— Нет худа без добра,— произнес Димка, бросая мясо кабарги в котел.— Не попадись она нам — завтра бы сидели на диете.

Мы не ответили ему. Не велико счастье жевать сухое и темное кабарожье мясо, которое по вкусу, пожалуй, последнее из дичи.

Проснулись мы в середине ночи. Подшевелив костер, все трое сидели согнувшись, дремля в полузабытьи. Иногда я открывал глаза и смотрел на небо. Освещенные светом костра, стояли на его фоне деревья, занесенные снегом. Они окружили и сторожили нас, как белесые призраки. Мороз острыми иглами обложил наш бивак. В громадном и холодном мире, лежавшем вокруг, наш костер был крохотным пятнышком, затерявшимся в его просторах.

Сонное оцепенение прошло, как только мы снова нырнули в чащу леса. Рыси удалось поймать зайца, но это стоило ей ночи, и не успела она устроиться на тревожную дремоту, как в морозном воздухе раздались голоса ее преследователей. Страх охватил дикую кошку. Чувствуя, что предстоит схватка с врагом, она собрала все силы и двинулась к родному Заячьему ключу, где спокойно прожила год, где чувствовала бы себя уверенней, решив дать бой в стенах родного дома. Зверь был могучим трехлетним самцом, с упругими и гибкими мускулами, с мгновенной реакцией. Рысь, рожденная свободной, готова была защищаться от любого насилия, как от покушения на самую жизнь.

В полдень мы увидели с хребта Мельничное. Деревушка лежала в низине, и возле нее белой лентой застыла Б. Уссурка. Разгоряченные погоней, мы выскочили на хребет и, увидев открывшуюся панораму, остановились.

Ширь необъятная, напоенная вольным, голубым и прозрачным воздухом, раскинулась далеко вокруг. Взлет лесистых хребтов и провалы долин, припорошенных белым убранством зимы, кружили голову, как хмель векового вина. Перед нами лежало вечное, непреходящее сокровище, имя которому — природа. Мудрый и вечный покой...

Сузев стоял, опершись на винтовку. Димка прислонился к дереву и задумчиво покусывал былинку.

— Мать честная, и это все у нас...— сказал он.

Сузев молчал. Из-под рваного большого треуха смотрел он, прищурившись, в морозную даль, и на его небритом лице застыло выражение какой-то сосредоточенности.

Спустившись к пойме реки, мы почти сразу же подняли рысь с лежки и, подойдя к ней на близкое расстояние, спустили собак. Потревоженный зверь уходил подножием хребта, выбирая самые заросшие места. Дважды лай останавливался, кружил на месте и вновь удалялся в глубь чащи. Рысь пользовалась буреломом и легко уходила от собак. В горячке Жулик и Волга лезли за ней на деревья, срывались и снова пытались пройти ее путем. Только Букет, с житейским опытом старого охотника, срезал в таких местах круги, находил выходной след и продолжал погоню. Мы пробежали не менее трех километров, пока наконец, лай не остановился на одном месте. Собаки плотно посадили зверя — впереди предстояла схватка. Рогульки мы вырубили заранее и плечом к плечу пошли на лай.

Рысь сидела на одном из больших островов бурелома, которые изредка встречаются в тайге. В таких местах кажется, что по ним прошелся титанический дворник, гигантской метлой подметая тайгу и сбрасывая ее мусор в одну кучу. Здесь в невообразимом хаосе перепутывается и мертвое и живое. Ободранный сушняк ощеривается острыми зубьями сучьев, перевитыми гибкими лозами лиан; трухлявая гниль валежника обманывает фальшивой опорой и грозит обрушить неосторожного пешехода. Провалившись в буреломе, можно выколоть глаза и получить опасную рану.

Увидев нас, собаки с новым приступом злобы возобновили свои атаки. Жулик подобрался к рыси метров на десять, но продвинуться дальше не смог. Оборвавшись с лесины, он продолжал злобствовать где-то уже внизу.