Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

— Я ошиблась тогда, — ответила Нэфри сбивающимся голосом. — Если бы я не была так глупа, все было бы иначе. Тебе не пришлось бы уходить в те края…

Ноиро привлек девушку к себе и — откуда только взялись силы — стал целовать ее губы, шею, плечи…

Первым делом, еще не открыв глаз, Форгос похлопал возле себя ладонью: он чутко уловил чужое присутствие рядом, но это были не Хаммон и не Айят. Что-то сильно мешало, придавливая туловище к постели.

Это была какая-то женщина, лежала она чуть ли не поперек его бедер, привольно раскинув конечности по кровати. Окружающая обстановка показалась бывшему мэру смутно знакомой. Он слегка потер пальцами веки и, вертя кистями, изучил свои руки прояснившимся взором. Руки как руки, только бледные и без рубцов от многочисленных ожогов реактивами.

В душной комнате пахло алкоголем, женской парфюмерией и сексом, а незнакомка ассоциировалась с воспоминаниями о разговоре в клубе, о вестибюле этой гостиницы, о бурных возлияниях и жаркой страстной ночи. Голову наполнял шум — знакомый и незнакомый одновременно. Кажется, кто-то здесь решил вчера вволю расслабиться… Уф!

Форгос аккуратно переложил ночную подругу на свободное место, обмотал нижнюю часть собственного — гудевшего от усталости — тела простыней и выглянул из комнаты, опасаясь увидеть за ее пределами еще какого-нибудь нежданного гостя. Однако маленькая прихожая была обнадеживающе пуста. Гатаро перевел дух и заперся в ванной.

Встроенное в кафель зеркало отразило его во весь рост. Форгос пришел в замешательство. Он долго сравнивал себя с отражением, особенно пристально разыскивая старые шрамы на груди и животе, но обнаружил лишь один, под левым соском, на своем привычном месте. Это была метка Желтого всадника. И ничего более — ни шрама от луча плазмы, ни следов сражения с хищной рептилией…

Проведя пальцами по аккуратно остриженным волосам и холеному, пусть и чуть больше суток не бритому, но все равно откровенно ухоженному лицу, Гатаро отступил на шаг и в раздумьях упер руки в бока.

— Так… Странно… — пробормотал он. — Всё очень странно…

При всей анатомической схожести с настоящим это тело было откровенно чужим ему: изнеженным, не привыкшим к маломальским испытаниям и, хотя тренированным, но совершенно не гибким, словно замороженный каучук. Кожа выглядела так, словно он только что вернулся с дождливого Фауста, где солнечный свет был редким гостем. Форгос попытался выполнить несколько не самых сложных упражнений из своей обычной монастырской разминки — с младенчества он делал их автоматически, не задумываясь о растяжке мышц и способе действия. Не тут-то было. Плоть не повиновалась, тело просто не желало принимать верное положение. Бывшему мэру показалось, что он запеленат в смирительную рубашку. А зачем нужны литые мускулы, если распорядиться ими правильно ты все равно не сумеешь? Это было ему непонятно.

Воспоминания двоились, и оттого бедная похмельная его голова плыла еще сильнее. Две жизни медленно соединялись в одну, но каждый день был прожит будто бы дважды и совершенно по-разному.

Тихо застонав от обреченности, Форгос рванул кран и стал горячей водой смывать с кожи запах чужой женщины, пока не ощутил себя чистым до скрипа. Только после этого он вернулся в номер и, чтобы заглушить смятенную пляску мыслей, выпил прямо из горлышка остатки содержимого бутылки, после чего долго морщился от жжения во рту и спазмов в многострадальном пищеводе. Запах и вкус он теперь чувствовал остро, как зверь, великолепно различая нюансы и немного удивляясь тому, что раньше у него так не получалось, даже до того, как подступила эта проклятая сенная лихорадка.

Что там говорил желтый всадник Мор? Объединить все воплощения во всех мирах? Но как это случилось теперь? Для этого была нужна не только Альфа, но и Омега…

И самое страшное: трансдематериализатора Тайного Кийара больше не существовало, и даже если бы можно было прокопать к нему коридор, за это никто не возьмется из-за свирепствующей там радиации.

За спиной послышался скрип кровати и сладкое причмокивание. Он обернулся. Это приходила в себя ночная гостья. Лишь теперь ему удалось разглядеть ее подробно: смуглая, черноволосая, с тяжелым лицом и томным взглядом из-под приопущенных век, невысокая, но пышная, лет тридцати или чуть старше…

— Подашь водички? — с сильным местным акцентом хрипловато пробасила она.

Форгос плеснул ей в стакан воды из-под крана и молча пронаблюдал, как она выпьет. Женщина улыбнулась, показав блестящие, как фарфор, крупные зубы, а потом снова заговорила. Голос ее стал куда звонче:

— Не надевай больше эти линзы, они тебе не идут.

— Какие линзы?

— В которых ты был вчера. Некрасивые. Твои глаза сияют, как звезды — зачем ты прячешь их? Или в вашей стране принято нарочно уродовать себя, кемлин?

Гатаро пожал плечами. Она уже успела надоесть ему своим навязчивым приторным запахом косметики, пота и вчерашних духов.

Женщина села и принялась натягивать на себя незамысловатую одежду.

— Ну и напились же мы вчера, кемлин. Я даже не помню, как тебя зовут.

— Взаимно, — ответил Форгос, хотя не помнил этого не только из-за пьянки. — Я тоже не помню, как зовут тебя, но думаю, что это не так уж страшно. Пожалуй, мне пора ехать. Я тебе что-то должен?

Она расхохоталась и, откинувшись на разобранную постель, засучила короткими загорелыми ногами:

— Нет, кемлин! Просто ты мне понравился. Видимо, мы и впрямь хлебнули лишка, если и этого ты не помнишь. Хотя, конечно, если хочешь, я не откажусь быть твоей законной женой — это если говорить о долгах.

Застегивая брюки и рубашку, Гатаро не стал отвечать. Двигаться в этом теле ему было неудобно, однако постепенно он заставил себя привыкнуть, поскольку выбора не предвиделось.

Местная все подтрунивала над ним и хихикала:

— А что? Я могла бы по утрам печь тебе лепешки и подавать их со сливками прямо в постель. А ты за это проделывал бы со мной все то, что и сегодня ночью. Какие вы, белые, глупые — вы сами не понимаете своей выгоды! Самые страстные женщины — это франтирианки!

— Ну так оставь мне номер телефона, а я подумаю, — Форгос поиграл бровями, веселя ее тем пуще, но оставаясь с виду абсолютно серьезным. — Вдруг мне и впрямь захочется лепешек.

— Со сливками! — подметила она. — И со мной.

— Именно. Тебя подвезти?

— Ну, подвези, если рискнешь в таком виде сесть за руль, — франтирианка кивнула в сторону бутылок на столе и под столом.

Поработав для нее таксистом и небрежно бросив в отсек на панели листочек с записанным номером телефона, бывший мэр взглянул на часы, а потом набрал номер франтирского аэропорта.