Сергей Гомонов - Душехранитель

И, раскланявшись с нами, Сетх запахнулся в свой походный плащ, дабы в следующую секунду покинуть судилище.

Ал проснулся посреди душной тропической ночи. Сон о будущем или сон о прошлом снился ему сейчас? Молодой ори не знал этого. Ах, если бы в воле Учителя, Паскома, было вернуть Алу память о собственном «куарт»! Им не пришлось бы ежедневно выживать в непривычных и жестоких условиях дикого континента: эмигранты жили бы здесь в свое удовольствие, наслаждаясь каждой минутой. Так же, как древний Паском, который мог себе позволить уподобиться дитю либо зверю. И он, и волк Натаути чувствовали себя в Кула-Ори как на родине.

Растянувшийся на кровати со стороны Танрэй, пушистый Нат поднял морду и оглянулся через плечо с немым вопросом в умных глазах: «Что не спится тебе, хозяин?»

Рука спящей жены утопала в седой шерсти волка, его бок она использовала вместо подушки, лицо Танрэй закрывали густые золотистые волосы, смешиваясь с серебряным мехом зверя, а нежная спина блестела от испарины.

Нат широко зевнул, небрежно лизнул руку хозяйки и снова уронил голову, ленясь делать хоть одно ненужное движение в такой жаре. «Как он, родившийся у полярного круга, созданный Природой для суровых условий вечной зимы, безропотно терпит на себе горячее тело Танрэй?» — всегда удивлялся молодой человек, наблюдая их дружбу, окрепшую после переезда на Рэйсатру. Волк тенью следовал за женщиной, и Ал был спокоен, зная, что Нат никому не позволит даже замыслить дурное на свою хозяйку. Раньше, на Оритане, когда не было нужды в непрерывной охране, Ал не замечал привязанности пса к жене: эти двое скорее не обращали друг на друга внимания. Теперь же Нат позволял себе бесцеремонно забираться в их постель, и Танрэй отвергала все попытки мужа призвать волка к порядку.

Она что-то забормотала, но Ал не смог расслышать, что именно. Танрэй, равно как и все переселенцы, сильно уставала в течение дня, но в ней жила несгибаемая воля. Только вчера Тессетен насмешливо признался другу, что проиграл в споре. Ал с трудом вспомнил, о каком споре идет речь, и когда вспомнил, мысли его вернулись к событиям двухлетней давности…

…Утомленный долгим путешествием, на четвертые сутки плавания Тессетен собрал немного оправившихся от морской болезни соплеменников и просто стал читать им книги, которые выпросил у Танрэй.

Читал все подряд, чередуясь с Алом. И так ловко это у них получалось, что ори приободрились и, казалось, само время перестало тянуться в бесконечном ожидании прибытия.

— Кстати, мы пересекаем экватор, — предупредил Ал, перебивая друга.

Все пассажиры уже давно расхаживали по палубе и каютам «Сэхо» в легких одеждах, а днем старались не появляться на обжигающем солнце. Объявление Ала означало одно: они уже очень близки к цели своих странствий.

Сетен поднял голову, но лицо его по-прежнему скрывалось в тени спадавших на глаза волос. Он хотел захлопнуть книгу, но созидатель Кронрэй запротестовал:

— Нет-нет, Тессетен! Дочитайте! Велика важность — экватор!

— Ну, я бы на вашем месте посмотрел… — задумчиво пожал плечами бывший экономист.

— Продолжай-продолжай, — кивнул ему Паском. — Это лучшая легенда нашего народа, которую я когда-либо знал…

И кулаптр посмотрел на Ала и его жену, которая сидела рядом с Сетеном, сложив руки на столе и опираясь на них подбородком. Танрэй с лукавой улыбкой подвинула книгу к Тессетену и снова прилегла, готовая слушать дальше.

— Как пожелаете… М-м-м… на чем я остановился?.. — Сетен пробежался глазами по тексту.

— «Имя твое»… — подсказала женщина.

— Угу. «Имя твое подобно свисту лезвия, рассекающего плоть», — сказала она. Он взглянул на корону, венчавшую голову ее, и ответил: «Вот убийца, стократ опаснее любого злодея!» И ответила царица: «Не обманывай себя, Тассатио! Это оправдание достойно лишь юнца, не умеющего отвечать за поступки свои! Ты когда-то служил храму, но жажда власти затмила твои очи. Ты стал преступником пред лицом моего мужа. Но теперь ты убил и его. Не смей говорить, что из любви ко мне! Я не смогу спасти тебя, и завтра состоится суд. Ты желал этой короны, но получишь ты другую!» Тассатио остался один в темнице, зная, что не забыть ему той ночи. И отныне дни его будут сокращаться, а число их, отделяющих от него благословенную ночь — увеличиваться…

…Но суд состоялся лишь спустя восемь циклов спутника синей — чужой для Тассатио, ненавистной — планеты. Пройдя через пытки, через избиения в своей темнице, бывший священнослужитель не сломался. Его духом владела гордыня, но она же помогала ему встречать невзгоды с высоко поднятой головой, как бы ни страдало бренное тело.

И соотечественниками был вынесен такой приговор: «Ввиду того, что и приютившая наш народ планета может в будущем пострадать от того же, от чего погибла родная нам Ала, а мудрость великой цивилизации забудется потомками, повелеваем: пожертвовать одной из машин для перемещения в безвоздушном пространстве ради того, чтобы запечатлеть следы нашего пребывания в том и этом мире. Обвиняемый Тассатио будет приговорен к смертной казни, однако мы усложним приговор. Свою вину перед людьми он сможет искупить, воссоздав на погибшей Але какой-либо образ, способный натолкнуть потомков на верный путь в искании своих корней. Памятуя, что в прошлом обвиняемый был непревзойденным созидателем, что сила его сравнима с силой нескольких, приказываем: отправить на Алу приговоренного Тассатио и обязать его сотворить там имя нашего народа. Лишь в этом случае мы сочтем раскаяние правомочным и не предъявим обвинения к его соучастнице, а также в списках аллийцев наречем его самого новым, незапятнанным, именем».

И Тассатио был отправлен в путешествие, из которого не смог бы вернуться при всем желании. Из окна своей машины в черной глубине вселенной он видел красную звездочку — свою погибшую родину. И звалась она на языке праотцев Алой, что означало «Горящая». И не было для Тассатио участи желаннее, чем смерть на Але. Он знал, сколько глаз сейчас с завистью наблюдают за его полетом. Все они любили свой мир, но оказаться там было суждено лишь самому преступному из всех воров и убийц… Ведь он поднял руку на Правителя — и даже не раскаялся. Насмешка судьбы…

Он ничего не знал о своей «соучастнице», о царице Танэ-Ра. Возможно, ее уже не было в живых, а лживые судьи обманули его, дабы заставить служить в своих целях. Тассатио не собирался угождать им. Он много убивал после переселения на синюю планету. Его «куарт» не знал покоя. Тассатио хотел сорвать защитную «корону», едва оказавшись на лишенной атмосферы Але. Но не сделал этого. Машина опустилась на поверхность погибшей планеты в том месте, где прежде жил и он, и Танэ-Ра. Это был их Город, уничтоженный, разоренный, залитый лавой вулканов, возникших после удара блуждающей звезды. И «куарт» напомнил Тассатио о себе, хлынув обжигающими слезами из его глаз. Справившись со своей болью, бывший священнослужитель в течение многих дней, покуда хватало воздуха, творил из камня лик той, которую он любил всегда и которая никогда не принадлежала ему всецело. Он знал, что судьи разгневаются на него за нарушение уговора и не выполнят той части постановления, которая касалась списка коренных аллийцев. Он знал, что сотворенное «имя» будет расценено ими как вызов. Но Тассатио делал то, что велел делать его «куарт». Обреченному было плевать на сородичей, и он давал им это понять ежесекундно.