Сергей Гомонов - Душехранитель

Черные глаза проследили за ним из-под грязно-русых волос израненного Тессетена. А губы экономиста едва слышно прошептали:

— Лишь рассудком ты сможешь прикоснуться к сыну своему… Всегда, кэанасаасирро [88] « Пес ». , всегда…

Поначалу было много дождей. Затем похолодало. В горах стал падать снег, а по ночам мокрая земля покрывалась коркой льда.

Люди пользовались водой из специальных резервуаров, которые именно для такого случая и распорядился поставить в пещерах созидатель Кронрэй. Но и эта вода застывала в холодном помещении.

По прошествии пяти циклов Селенио Паском сказал, что нужно следовать за солнцем, которое наконец проступило сквозь плотную завесу туч.

После родов и последовавших за ними переживаний Танрэй заболела. Родители ее так и не отыскались. Возможно, отец погиб во время обороны Виэлоро, а Юони попала под обвал, как многие…

Паском и Фирэ выходили молодую мать, но Танрэй, которая поднялась с сырой и холодной постели, была уже совсем другой женщиной. Когда-то живое, светящееся личико ее затянули тучи. Она почти все время молчала, и даже быстро подрастающий Коорэ не мог надолго сделать ее прежней. Слабы и вымучены были ее редкие улыбки. Они стали теперь похожи с Фирэ и так же оба сторонились Ала.

Танрэй было очень жаль мужа. Вот еще причина, по которой она часто плакала, таясь от всех. Но жалость не помогала. Женщина ничего не могла с собой поделать. Если прежде у нее была к нему любовь и привязанность, то теперь их не стало. И Ал все реже упоминал слова «чувства», «душа», «сердце». Так, словно это было неприлично. Он перестал подпускать к себе людей. И Танрэй чувствовала, что внутренняя сила его растет. Но эта сила не даровала ему нерушимость. Она сделала его другим — несгибаемым и горделивым. А несгибаемость вовсе не является синонимом нерушимости. Ал не простил жене того, что она так часто отворачивалась от него. Не простил многих речей и поступков Сетену. Не понимал и уже больше не хотел понять Фирэ. Все чаще в тоне Ала появлялись приказные нотки. И люди стали слушаться его. Танрэй удивлялась, как легко это произошло.

Тессетен не вмешивался. Как и Паском, он лишь наблюдал.

Жить в пещерах становилось все тяжелее. Непривычные к такому хаосу пересекающихся энергий, оританяне медленно сходили с ума. Ближе к осени начались первые скандалы, потом дело дошло до стычек.

Тогда Ал отправился к конфликтующим сородичам и очень жестко сказал, что если им хочется оставаться в пещере, а не купаться под струями радиоактивных ливней, то соблюдать они должны все правила поведения, и тем паче соблюдать их, чем тяжелее были условия существования.

Но все же последней каплей, необратимо изменившей Ала, оказался один из боев во время пути. От всей техники у эмигрантов осталась лишь груда раздавленного камнями металла. Восстановить машины было невозможно, создать новые — тем более. И потому, растянувшись огромным караваном, ори и аборигены Рэйсатру шли в неизвестность. И время от времени на путников нападали орды одичавших разбойников, среди которых нередко встречались их соотечественники. Ослабленные невзгодами, люди начали падать духом. Никому не хотелось становиться жертвой очередной банды.

И вот, в самый ответственный момент перед началом битвы, когда враг уже несся навстречу каравану по заснеженной степи, один из молодых парней-ори откровенно струсил и, отшвырнув от себя меч предков (каждый мужчина привез семейную реликвию с собой на Рэйсатру), отступил. За ним последовали еще несколько человек.

Понимая, что если все поддадутся панике и станут малодушничать, он быстро останется без поддержки, а караван — без защиты, Ал поступил так, как повелела ему логика.

Ударив пятками в бока своей отощавшей гайны, Ал нагнал беглецов. Словно обозленная хищная птица, стремительно слетел с попоны. В какой-то момент отступающим показалось, что рядом лязгнули клыки зверя.

— Ты хотел уйти? — обратился Ал к самому первому смутьяну.

— Нет… Но я не могу… больше… — пробормотал юноша, и взгляд его потонул в двух черных колодцах — это были глаза предводителя.

Ал выхватил из ножен меч, вцепился в плечо парня и, дернув его к себе, насадил на лезвие. Острие легко вышло рядом с позвоночником, чуть ниже лопаток.

— Так уходи, свободного Пути, — Ал повернулся к остальным: — Кто еще хочет уйти?

Труп сполз с окровавленного клинка и скорчился под ногами мужчины.

— Разденьте его. Людям нужна теплая одежда. Но пока — к бою! — и он снова вскочил на спину гайны.

Танрэй молча опустила голову и крепко зажмурилась.

Битва была короткой. Мужчины каравана сражались с ожесточением и повергли нападающих в бегство. Танрэй узнала об этом позже. Ей было все равно. Да, закон войны. Да, иного выхода не было, иначе погибли бы все. Да, он взял на себя такую тяжесть, какую не всякий отважится взять. Но душа и сердце никогда не смирятся с войной и ее проклятыми законами… Никогда!

Путешественники сделали очередной ночной привал. Дозорные должны были сидеть у костров, но все они сейчас собрались в хвосте каравана, на ночь превратившегося в стойбище. Дозорных было семьдесят три человека.

Фирэ ждал Учителя.

Тессетен стоял у крытой повозки, в которой спали четыре женщины, и среди них — Танрэй с привязанным к груди шерстяной шалью сыном. В отсветах костров он видел только ее лицо — нахмуренное, тревожное даже во сне. Он вспоминал все, что было, и запоминал все, что видел теперь. Видел в последний раз. Сетен знал, что его ждут, что нужно уходить поскорее, пока не проснулся никто из непосвященных. Однако ноги не шли.

Где-то вдали завыл волк.

Сетен поднял голову, поглядел в небо, затем, надвинув капюшон на глаза, осторожно провел пальцами по лицу Танрэй. Он и хотел, чтобы она проснулась от этого прикосновения, и страшился, что женщина проснется. Но, видимо, так пожелали высшие силы: она даже не вздохнула. Тессетен воспринял это как знак и опустил руку.

Сильно прихрамывая, бывший экономист быстро пошел прочь от повозки.

Вскочив на свою гайну, он сделал знак остальным, и отряд из семидесяти четырех человек помчал на север…

Покрытая жемчужными каплями, с мокрыми волосами, под тяжестью которых запрокидывалась голова, Танрэй вышла из бассейна. Опередившая хозяйку темнокожая Хэтта завернула женщину в льняную ткань, оберегая нежное тело северянки от палящих лучей солнца страны Ин, куда десять лет назад привел скитальцев их Путь.

Много утекло воды в изумрудной реке, самой длинной реке на планете, реке, омывавшей берега нетронутой земли, прежде чем здесь вырос первый город.