Андрей Черетаев - Сибирский Робинзон

Я считаю, надо жрать — пока есть, что жрать! Голод не тётка и не дядька, вообще не родственник, поэтому гнать его нужно к чёрту, и тогда всё будет отлично… Блин, у меня же есть икра!

Достав одну из трех банок, я в два счета ее вскрыл и той же ложкой стал отправлять деликатесную вкуснятину себе в рот. Покончив с икрой, я умиротворенно вздохнул и сделал хороший глоток красного винца.

— Опаньки, — вдруг удивился я.

И было чему удивляться, только сейчас, продолжая вытирать подбородок, я заметил, что нижняя часть моего лица покрылась щетиной, смахивающей на ту, что растет на свиньях.

«Надо думать, больше семи дней не брился. Скоро обрасту и буду похож на подзаборников с Казанского вокзала. И даже переодеваться не надо, гардероб точь-в-точь как у них».

Остальная часть дня прошла в заготовке дров. Каждая последующая ночь была холодней предыдущей. С тоской я смотрел на вечернее небо. За весь день солнце так ни разу и не выглянуло из-за туч. Я понимал, что в такую погоду самолёт никто искать не будет. Все знают, чем это может закончиться. Лишними жертвами. Но, не обращая внимания на голос разума, мои чувства взывали о помощи. Они, подобно лежащей на дне подводной лодке, подавали сигнал «SOS». Спасите наши души!

Разум разумом, а я смотрел в небо и вслушивался в вечернюю тишину. Собственно ничего не было видно и слышно, кроме неторопливых туч и ветра, играющего миллиардами снежинок, и раскачивающего деревья.

Я прикинул, сколько сейчас времени. До темноты оставалось около часа. Хотя дров я запас достаточно, но решил заготовить побольше, на всякий случай. Как говорится, запас карман не тянет и есть не просит.

«Всё, последняя охапка», — подумал я.

Не дойдя до хвоста метров пятьдесят, я остановился перевести дух. И таскать дрова тяжело, и одежда тяжела. Но новый костюм хорошо держал тепло, не позволяя снегу забиваться, куда ни попадя, особенно в ботинки. Все хорошо, только одышка замучила.

Ночь опускалась на землю. Тайга быстро погружалась во мрак. И ветер, разгулявшись, гнул деревья, шумно проносясь над рекой.

От окружавшего меня мрака и гула ветра мне совсем стало не по себе. Я вообще жутко не люблю ходить в ночной лес или купаться по ночам, например, в реке. Всё какие-то кошмары чудятся, то вампиры, то утопленники, то еще чёрт знает что…

Я поежился. Мое воображение рисовало голливудские ужасы. Когда сквозь завывание ветра прорвался далёкий протяжный, леденящий кровь вой, я впал в оцепенение. Он был чуть слышен, но мои волосы встали дыбом, колени коварно ослабли и задрожали, сердце застучало в бешеном ритме, готовое спрятаться в пятках. Мне было не просто страшно, а жутко страшно. Да, я по-настоящему сдрейфил, сдрейфил так, как никогда еще в своей жизни. Бросив вязанку, я во весь опор помчался в каморку.

Вбежав в каморку, я с силой захлопнул дверцу, и только тогда смог перевести дух. Левая рука, ещё не зажившая, сильно болела от ушиба. Мчась напролом через лес, я, не успев замедлить бега, влетел в хвост самолёта, поскользнулся, упал, но тут же вскочив, скрылся за дверцей.

Я посмотрел на ладонь. Несильно сжал и разжал пальцы. Вроде работают…

«Неужели волки?!»

От этой мысли по моей спине пробежали мурашки. Встреча с серыми хищниками не сулила ничего хорошего.

«Вой слышался с другого берега, если это вообще завывали волки, а не ветер, — подумал я. — Интересно, в каком месте они могут перейти реку? Желательно, как можно дальше от меня. Тогда, Бог даст, не встретимся».

Но уповать на это было бессмысленно. Так или иначе, рано или поздно, судьба столкнет меня с серыми хозяевами тайги. Если, конечно, я здесь надолго застряну…

— Ладно, может, и не волки это были… Показалось! — громко произнес я и протер потное лицо.

Придя в себя, я принялся готовить ужин. Как говорится, война войной, а обед по расписанию. Ужин состоял из бутербродов и сегодняшней порции вина. Всё было горячим, я умудрился поджарить на огне хлеб, отчего он казался ещё вкуснее и сытнее.

Мысль о волчьем вое потихоньку вытеснялась воспоминаниями, которые теперь всё чаще и чаще всплывали в моей памяти. Видимо воспоминания пробуждались оттого, что в каморке с каждым днём становилось всё уютней. Я даже умудрился смастерить нечто похожее на ложе, бросив на собранный хворост плед. Вот и сейчас, удобно устроившись, почти вытянув ноги, я попытался мысленно перенестись в вечер нашего первого свидания с Евой.

«Ах, Ева, Ева, с кем ты сейчас? — с грустью подумал я. — Кто целует твои розовые теплые губы? Кто гладит твои удивительные шелковистые волосы?»

Я отхлебнул вина и, закрыв глаза, препоручил себя власти сладкой и оттого приятной грусти, которая наполнила моё сердце. Нет и ещё раз нет, я не жалел о её уходе, всё кончено. «Всё кончено, и больше незачем занимать телеграф», — вспомнились слова бессмертного классика. Но я очень скучал по Еве, скучал так сильно, как не по одной девушке в своей жизни. В этот момент она была от меня далеко, далеко во всех смыслах, но даже издалека Ева умудрялась задевать струнки моей души.

Что больно укололо в сердце, словно острая игла пронзила его насквозь. Растерев грудь, сделав несколько глубоких вздохов и глотнув вина, я прогнал подозрительную боль и стал вспоминать.

Первое свидание, всегда волнующее и непредсказуемое. В тот вечер я купил билеты в «Пушкинский» и терпеливо, немного волнуясь, ждал Еву около входа в кинотеатр. Я пришел без цветов, но с небольшим сувениром в кармане. Небольшая фляжка, доверху наполненная ромом, лежала в другом кармане, дожидаясь своего звездного часа.

Мимо меня проходили спешащие в кино люди. До начала сеанса оставалось не более десяти минут. Я уже начал беспокоиться.

«Опаздывает, — с беспокойством подумал я, — а вдруг не придёт!»

Последнюю мысль пришлось отогнать прочь, верить в это не хотелось. Я посмотрел на часы. До начала сеанса оставалось около пяти минут.

— А вот и я, — раздался за моей спиной звонкий голос. Ева, слегка запыхавшаяся, разрумяненная морозом, была просто очаровательна. Веселые голубые глаза искрились беззаботной радостью. Она нисколечко не походила на тех красивых девушек, которыми так богата наша столица и которые своей неприступностью и надменностью напоминают американские авианосцы. Стильно одетая Ева, казалось, словно сошла с обложек модных женских журналов. Белая шапочка с финскими узорами, красная куртка, свитер под горло, джинсы цвета «индиго» и дорогущие рыжие кожаные ботиночки.

В восхищении от такой красоты я остолбенел, и Еве моя реакция понравилась. Она засмеялась:

— Извини, ты не поверишь, я застряла в лифте и просидела почти час, дожидаясь пока вызволят из заточения.