Клайв Касслер - Невидимый убийца

— Я его для отца взяла. Он умирал от болезни легких.

— Прошу прощения.

— А вы разбойник с большой дороги.

— Был им до тех пор, пока лошадь не сломала ногу и меня не настигла королевская полиция.

— И зовут вас Джесс Дорсетт.

Ему польстило, что женщина знает, кто он такой; он даже подумал, уж не справлялась ли она о нем.

— А вы…

— Бетси Флетчер, — без колебания отозвалась она.

— Бетси, — произнес Дорсетт, рисуясь, — считайте меня своим защитником.

— Фасонистый разбойник мне ни к чему, — сказала Бетси, как отрезала. — Я и сама могу за себя постоять.

Дорсетт обвел рукой плотно сбившуюся ораву на плоту:

— Пара сильных рук может вполне пригодиться вам до того, как мы снова ступим на твердую землю.

— С чего это я должна верить человеку, который ни разу в жизни не испачкал себе руки?

Он заглянул ей в глаза:

— Я, может, в свое время и ограбил несколько карет, но мало в чем уступаю добрейшему капитану Скагсу. Скорее всего, я единственный из мужчин, который, можете быть уверены, не воспользуется слабостью женщины.

Бетси Флетчер повернулась и указала на грозного вида тучи, которые стремительно гнал на них посвежевший ветер:

— Расскажите, мистер Дорсетт, как вы собираетесь защитить меня от этого?

— Теперь самое время, капитан, — сказал Рамси. — Нам лучше убрать паруса.

Скагс мрачно кивнул.

— Нарежьте коротких концов из запасных снастей и раздайте осужденным. Скажите этим бедолагам, пусть привяжут себя к плоту, чтоб от качки не пострадать.

На море поднялось неприятное волнение, плот закачался с носа на корму и с борта на борт. Волны перекатывались через сбившуюся массу тел. Шторм и вполовину не набрал силы тайфуна, сгубившего «Гладиатора», однако очень скоро стало невозможно различить, где кончается плот и начинается море. Волны вздымались все выше, ветер срывал с их гребней белую пену.

Дорсетт, пустив в дело две веревки — свою и Бетси, привязал ее к мачте. Потом обмотался вантами и превратился в щит, укрывавший Бетси от свирепых волн. В добавление к прежним страданиям на пассажиров плота обрушился шквалистый дождь. Он хлестал их с такой силой, будто черти камнями швырялись.

Единственным звуком, перекрывавшим злобный рев шторма, был голос Скагса. Забористо ругаясь, капитан призывал матросов надежнее закрепить тару с провизией. Матросы, изнемогая, удерживали ящики и бочонки до тех пор, пока волна, вдруг выросшая до небес, не загнала плот глубоко под воду. Все, кроме Задиры, решили, что наступила их последняя минута. Скагс, затаив дыхание и сомкнув веки, проклинал разбушевавшуюся стихию.

Целую вечность плот нехотя продирался сквозь бурлящую массу пены. Когда ему удалось подняться на поверхность, те, кого не унесло в море, принялись хватать ртом воздух и откашливать соленую воду.

Капитан оглядел плот и ужаснулся. Всю кучу провизии будто корова языком слизала. Однако ужаснее было другое. Ящики, перед тем как сгинуть в пучине, проредили и ряды осужденных. Некому было ответить на жалобные крики о помощи. Одичавшее море пресекло любые попытки к спасению. Уцелевшим осталось только оплакивать погибших товарищей.

Шторм бушевал всю ночь, нанося людям болезненные удары, окатывая их сверху донизу. К утру море начало успокаиваться, шквалистый ветер сменился легким южным бризом, но расслабиться никому не пришло в голову. Нужно было бдительно следить, как бы море не огрызнулось напоследок и не смыло оставшихся в живых за борт.

Когда Скагсу наконец-то удалось твердо встать на ноги и полностью оценить ущерб, причиненный стихией, он с трудом оправился от потрясения. Алчное море поглотило все бочонки с пресной водой. А вот и еще одно бедствие: на мачтах — жалкие обрывки парусины.

Капитан приказал Рамси и Шеппарду сосчитать пропавших. Таковых оказалось двадцать семь.

Лейтенант Шеппард печально качал головой, оглядывая обитателей плота:

— Бедняги! Они похожи на утопших крыс.

Скагс приказал команде набрать в парусиновые обрывки воды.

— И быстро, не то ливень прекратится.

— Нам больше не в чем хранить воду, — мрачно сообщил Рамси. — И потом, если обрывки пойдут на плошки, то из чего паруса шить?

— Когда каждый напьется, мы восстановим паруса и продолжим двигаться в направлении ост-зюйд-ост.

Едва на плоту зашевелилась жизнь, Дорсетт выпутался из мачтовых вант и, обняв Бетси за плечи, заботливо спросил:

— Детка, с вами все в порядке?

Она глянула на него сквозь длинные пряди волос:

— Я ни за что не отправлюсь на королевский бал, как облезлая кошка. Пусть меня промочило до костей, но я рада, что жива.

— Плохая выдалась ночь, — сурово выговорил он, — и боюсь, она не последняя.

Как только Дорсетт развязал Бетси, тучи разошлись и солнце напомнило о себе палящими лучами. Без навеса, сорванного бешеным натиском ветра и волн, люди оказались во власти дневной жары. А вскоре начались муки голода и жажды. Крохотные кусочки пищи, найденные в щелях между досками, были мгновенно съедены. Так же быстро исчезла и дождевая вода, собранная в полотняные обрывки.

Когда паруса были восстановлены, выяснилось, что от них мало толку. Если ветер дул сзади, то плот худо-бедно поддавался управлению. Однако попытки изменить курс приводили лишь к тому, что он разворачивался к ветру широкой стороной.

Невозможность задавать плоту нужное направление раздражала Скагса. Во время шторма он спас драгоценные навигационные приборы, крепко прижав их к груди, и теперь определил, где находится плот.

— Хоть немного ближе к суше, капитан? — спросил Рамси.

— Боюсь, что нет, — мрачно ответил Скагс. — В настоящий момент мы дальше от Новой Зеландии, чем были два дня назад.

— В Южном полушарии в самый разгар лета без пресной воды мы долго не протянем.

Скагс указал на пару острых плавников, резавших воду невдалеке от плота:

— Если за четыре дня нас не подберет какое-нибудь судно, мистер Рамси, то акулам обеспечен шикарный банкет.

Хищницам долго ждать не пришлось. На второй день после шторма тела тех, кто умер от ранений, полученных во время морского буйства, спустили в воду, и они тут же исчезли в круговерти кровавой пены. Одна из рыбин оказалась особенно агрессивной. В ней Скагс признал большую белую акулу, настоящую мясорубку, наводившую страх на мореплавателей. По прикидкам капитана, она была длиной двадцать два — двадцать четыре фута.

Между тем кошмар только начинался. Дорсетт был первым, у кого возникло дурное предчувствие.

— Что-то они замышляют, — сказал он Бетси. — Не нравится мне, как они на женщин пялятся.

— Вы это про что? — спросила она, едва шевеля запекшимися губами. Лицо она прикрывала изорванным шарфом, но голые руки и ноги уже успели сгореть на солнце и покрыться волдырями.