Вадим Новосадов - Маска Гермеса

- Точно я не могу вам сказать, меня в их отношения никто не посвящал, - уверенно соврала Рита, научившись в своей бывшей профессии говорить неправду без смущения. - А Визант, насколько я могу судить о нём, человек отчаянный, такие, в секретных службах, нужны всегда.

Лаврецкий так и не выдал недоверия к Рите и тем более избежал намёков на её связь с Византом, хотя сам воздух был пропитан этими ощущениями, и чтобы сохранить это хрупкое равновесие, она скрыла, что копии авизо она получила от самого Византа.

- А в чём лежит наш интерес, если мы спровоцируем скандал, или подогреем ту шумиху, которая ещё не утихла? - задался вопросом Лаврецкий. - Президенту критика западной прессы как с гуся вода. Может это только станет поводом для разборок у себя дома, против тех, кто пытается оттуда нанести ему моральный ущерб?

- Я теряюсь в догадках относительно целей этой кампании, - спокойно отвечала Рита, глядя своими обольстительными глазами на собеседника.

- Вы пришли меня убедить обнародовать эти материалы, но не очень, похоже, этого хотите. Не поделитесь ли своими сомнениями?

- В них нет ничего особенного. Если я инициирую этот скандал, то в моей стране, на моей журналистской карьере будет поставлен крест. Если же я этого не сделаю, то, возможно, я и вовсе не смогу вернуться на родину, по крайней мере, какое-то время. Спирин это устроит. С другой стороны, своим журналистским чутьём, я понимаю, что нельзя этот скандал уступить кому-то ещё. Тот, кому нужно слить эту информацию, может обойтись и без нас.

Рита сейчас теряла противоречивые чувства к тому, что ей приходилось приложить руку к гибели человека, с которым она состояла в близости, кто уже пострадал из-за неё, хотя и не пытался мстить. Скандал уничтожит в первую очередь Византа.

Лаврецкий, тем временем, смотрел на неё с мягким восторгом, готовый принять её доводы, под чем скрывался более существенный интерес, чем политика.

- На счёт карьеры вам нечего боятся, вы уже делаете её здесь, вместе с ростом моей компании. А ваше предложение, я одобряю, - от его издевательского взгляда у Риты все вскипело внутри, но она промолчала, закрывшись простодушной полуулыбкой.

- Секретная служба, так бесцеремонно орудующая на территории дружественной страны, это вызов, на который невозможно не отреагировать, - сделал вывод он деловым тоном, а затем добавил уже благосклонно то, чего она опасалась, так как не для того мечтала выйти из-под деспотичной зависимости одного, чтобы попасть в клетку к другому.

- Мы редко с вами встречаемся.

Хотя, покровительство Лаврецкого вряд ли представлялось столь жёстким и угрожающим, как от чиновника самой могущественной организации, зато перспективы открывались такие, что она и представить пока не могла. И почему б ей не повернуть всё в свою пользу, тем более, что в её же сети, спешили сильные мира сего.

- Слишком близкие отношения могут стать помехой для бизнеса, - ответила она, одарив его сияющей улыбкой, которая ничего не обещала, но и не отвергала.

Осязаемость новой любовной интриги увлекала её и казалась спасительным снадобьем.

- Часто успех сопряжён именно с близкими отношениями, - подхватил Лаврецкий, принимая её двусмысленность как зелёный свет.

ГЛАВА 28. СЛАВА ОТРИЦАТЕЛЬНОГО ГЕРОЯ.

Он ждал звонка от Воленталя после этого выпуска новостей, которые, возможно, ставили точку в его профессиональной карьере, а может и в судьбе. Телеканал Лаврецкого хотя и не имел пока широкой аудитории ни во Франции, ни вообще в Европе, но известия подобного рода со скоростью цепной реакции заполнили бы все национальные каналы, перекинувшись и на международное информационное поле.

Так и произошло с неотвратимостью снежной лавины. Его портреты уже на следующий день демонстрировали чуть ли не как террориста, с той лишь разницей, что его представляли специальным агентом спецслужб, возродивших практику внесудебных убийств. Не трудно было представить, что для Европы подобный факт превращался в настоящий шок, и не исключено, с серьёзными последствиями для межгосударственных отношений, а ему отводили роль жертвенной пешки.

Ему вменяли убийство соотечественника, - человека Ивлева, - что было правдой, и сваливали на него убийство небезызвестного Мерзоева, личность хоть и тёмную, но не подвергавшуюся судебному преследованию в Европе.

Больше всех старалась компания Лаврецкого, задавая тон остальной прессе, ссылалась на данные независимых источников из полиции и собственное расследование, а для пущего угрожающего образа описали биографию Византа, трактуя факты в пользу имиджа изгоя, которого спецслужбы превратили в убийцу.

Александр сам себе показался чудовищем. От этой журналисткой открытости повеяло дыханием бездны. И Воленталь как назло не спешил связываться, а выдержать этот скандальный прессинг невозможно было в одиночку.

Рита ещё раз предала его, - по своей воле, или под давлением, это уже казалось не важным, тем более, когда на кону было её блестящее будущее, и осуждать её или желать отмщения, казалось пустой тратой сил.

Визант не просто хотел выжить, в нём открылось знакомое чувство возвышенного отчаяния, риска, когда и мысли о смерти отступают, а если уж и погибать, то не в шкуре убийцы этого ничтожества Мерзоева. Перспектива остаться в истории палачом бесила, она же зародила чувство реванша, сколько бы судьба не отпустила времени.

То, что раньше он подавлял в себе желание мести, считая это вредным для дела, вдруг освободилось. Будто полуосознанный недуг отпустил его, он даже пришёл к мысли, что это и стало причиной его неудач, только сейчас он хотел возместить долги не кому-то конкретно, а враждебным обстоятельствам, что и придавало силы.

Поэтому, он был далёк от того, чтобы им вела слепая ярость, напротив, он испытывал неутомимую волю и расчётливость в своём справедливом порыве. Прежде всего, ему следовало бы покинуть зону Европейского Союза, где его могли бы, или уже объявили в розыск. Но с чьей помощью и куда ему было бы безопаснее отправиться? Воленталю он не доверял до конца, впрочем, как и никому, и, следовательно, те документы, которые он ему выправил, выдали бы его на границе. Для новых поддельных документов и каналов пересечения границ ему нужны были криминальные связи, которых он не имел.

Без осложнений он мог бы покинуть Европу через посольство, но домой его совсем не тянуло, и не только потому, что и там его поджидала опасность. Он почувствовал страсть к жизни вольного агента, к тому же он имел счета суммой почти в двести тысяч долларов в разных банках от проданной броши. Правда, вряд ли ему хватило терпения загорать без дела где-нибудь в Мексике.