Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Вадим и Раде стояли метрах в десяти, за баррикадой. Меня они не слышали, хотя специально не скрывался — и услышал их разговор, точнее — его кусок.

— Не знаю, — Раде повёл плечами. — Мне он не показался. Пацан, как пацан, — он говорил на смеси русского с македонским, кажется, и я его легко понимал.

— Ты не видел, как он фехтует, — равнодушно буркнул Вадим, облокотившийся на верх баррикады. Похоже, мой побратим не был настроен на разговор.

— Я не об этом, — Раде чуть повернулся к нему, — не о фехтовании и не о том, какой он боец. Я о том, какой он князь. Мы ведь должны теперь зависеть от него…

— Какой он князь? — Вадим тоже посмотрел на него. — Ну вот я тебе расскажу, а ты послушай, какой он князь. Прошлой зимой — вот примерно в это же время — получилось так, что Олег влетел в лапы ниггеров. Так они я уж не говорю, что его били. Они ему под левым боком разожгли костёр. Вот ты себе это просто представь, Раде. Они его жгли огнём и спрашивали, где наш лагерь и сколько нас. А он им всё равно ни хрена, — Вадим покачал пальцем перед лицом македонца, — он им ни хрена не сказал. Просто взял и не сказал. Как пионер-герой. Знаешь про таких?

Раде молча царапал пальцем выемку в снежном блоке. Вадим, кажется, почувствовал моё присутствие — оглянулся и, нервно улыбнувшись, махнул рукой:

— Всё спокойно, Олег.

— Я вижу, — флегматично кивнул я. — Только это спокойствие меня не очень-то устраивает.

Я лёг поздно — можно было даже сказать, что уже утро. Поэтому вполне законным было моё возмущение, когда меня начали тормошить — и выяснилось, что всего полседьмого, а проспал я едва полтора часа.

«Начинается, — подумал я. — Водрузил на себя Шапку Мономаха, поздравляю…» Вслух я вежливо спросил:

— Какого чёрта надо?

— Олег, — будил меня Басс, — вставай. Тут к тебе человек приполз.

— Ты что, заболел? — осведомился я, садясь на топчане. Около огня сидел незнакомый мне парнишка… нет, знакомый, только я не помнил, откуда его знаю. Парнишка грел над пламенем руки и улыбался. Лицо слева у него было поморожено.

— Ты меня не помнишь? — спросил он по-немецки. — Я Мюлле. Мюлле Френкель.

— Мюлле! — я почувствовал, что тоже улыбаюсь. — А, конечно, мы же бегали вместе — ты меня обогнал, тогда, ну, на Малее, да!

— Точно, — Мюлле улыбался ещё шире. — Это я.

— Погоди. Постой, — я встал, начал разыскивать в полумраке сапоги-унты. — Что ты здесь делаешь?!

— Я не один, — Мюлле встал и перестал улыбаться. — Меня послал Андерс, наш фюрер. У нас девятнадцать мальчишек, мы ночуем в лесу, километрах в пяти от опушки. Мы готовы вам помочь — ударить утром с тыла по неграм.

— Так, — я затягивал ремни унтов. — Ты шёл один?

— Да, меня никто не заметил, — Мюлле принял из рук Зорки котелок с настоем вереска, кивнул благодарно. — Я немного поморозился, но это ничего… Мы шли мимо на нашу вторую зимовку, на Дунай. Ну и… — он присосался к котелку, потом передохнул и продолжал: — До света я ещё успею вернуться. Что передать фюреру?

— Да что тут… — начал Басс, но я взглянул на него, и он умолк.

— Но это правильно, — согласился я. — Вот что, Мюлле. Допивай — и давай обратно. Во-первых, конечно, поблагодари Андерса за помощь. А во-вторых — во-вторых, когда будете готовы, подайте сигнал.

— У нас есть рог, — торопливо сказал Мюлле, отставив котелок. — Мы затрубим в него перед атакой.

— Да, — кивнул я. — Тогда мы тоже атакуем.

— Негров лучше гнать в ту сторону, — я увидел, что Вадим тоже на ногах. — Там вдоль Марицы идёт овраг, заросший буреломом. Сейчас там доверху снега.

— Я передам, — согласился Мюлле, надвигая капюшон. — Ну, я пойду, а вы готовьтесь.

— Осторожней, — сказал я ему уже в спину. Басс пошёл проводить. Я посмотрел на Вадима и со вздохом продолжал: — Буди остальных. Всех.

— Не выспался? — понимающе спросил он.

— На том свете отосплюсь, — я потянулся за бригантиной.

— А мы на каком? — ошарашил меня вопросом Вадим.

Я не нашёлся, что ответить.

У Зорки был хороший голос и, по-моему, она сама толком не замечала, что напевает, ровными движениями брусочка песчаника затачивая свою корду. Мне не хотелось останавливать её пение, тем более, что песня по-сербски звучала очень красиво — я невольно и с грустью вспомнил Кристину… Но потом я всё-таки подал голос:

— Можешь не стараться. У меня есть правило: девчонки идут в бой только тогда, когда другого выхода просто нет.

Зорина медленно подняла на меня глаза и свела брови — красивые, длинные и тёмные:

— Что? — прищурила она один глаз. — А ты знаешь, как я стреляю?

— Наверное, хорошо, — я пожал плечами. — Но это ничего не меняет.

Несколько секунд мы мерялись взглядами. Потом Зорина отвела глаза… и я перехватил над плечом, отклонившись, брошенный мне рукоятью в лоб охотничий кинжал.

— Ай-ай, — с насмешкой сказал я, перебрасывая оружие ей обратно. — Вот тут ваша вещь… Пока нас не будет — расспроси о наших правилах кого-нибудь из моих девчонок.

— У тебя гарем? — она убрала кинжал.

— Ну что ты, — улыбнулся я, — мне хватает Танюшки. Кстати, можешь как раз с ней и поговорить.

Повернувшись спиной, я зашагал к мальчишкам, скопившимся у баррикады, но через два шага повернулся и добавил: