Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Меня нагнал Санёк. Толкнул локтем и негромко сказал:

— У Щуся зуб болит. По-моему, застудил ночью.

Я невольно потянул воздух и подумал о двух своих пломбах. Потом повёл глазами, нашёл Щуся. Тот тащился с кислой физиономией и то и дело прислонял левую щёку к плечу.

— Коренной? — хмуро поинтересовался я. Саня кивнул. — Ну а я что могу? Анальгина у меня нет. Вообще ничего нет. Пусть терпит, может, сам пройдёт.

— Угу, или заражение какое схватит, — многообещающе-зловеще предположил Саня.

— Выбей ему зуб кистенём, — предложил я. Санёк начинал меня злить. Кажется, он это понял и отстал в прямом и переносном смыслах. Я ускорил шаг и догнал идущую впереди Ольгу, по пути сказав Олегу Крыгину, который вздумал тащить скатку Ленки Власенковой: «Верни, каждый несёт своё."Подумал: этот мой тёзка старше меня почти на три года — мог ли я недавно предположить даже, что я вот так буду ему приказывать?

— Оль, — окликнул я её. Ольга повернула большеглазое, ещё сильнее похудевшее лицо, тряхнула «хвостами» на висках. — У Щуся зуб разболелся, ничего нет?

— Ничего, — огорчённо и озабоченно развела она руками. — И сейчас взять негде — тут ни фиалки, ни чеснока, ни хрена…

— …ни хрена, — задумчиво переставил я ударение. — Плохо, товарищ санинструктор. А если боец окочурится?

— Ну, я что-нибудь попробую, — без особой надежды пообещала Ольга. Я кивнул и побрёл вперёд, в голову колонны, смотреть, как там остальные.

Если честно — никак. Это слово лучше всего определяло состояние нашей компании, как, например, отлично подходил нынешнему дождю высказанный Саней в его адрес эпитет «мокрый». Вы не замечали, что бывает просто дождь, а бывает дождь мокрый? Это если цель пути очень далеко, негде высушиться и не светит приличный ночлег…

Не дай бог, кто-нибудь всё-таки заболеет.

Мы шли до самой темноты, надеясь набрести хоть на пятачок относительно сухого места. Ничего подобного, шиш-два-оп. Стемнело окончательно, передвижение стало вообще невозможным, и мы остановились.

По колено в воде. Под дождём.

— Что ж, — вздохнул я в темноту. — Надо располагаться на ночлег.

Ответом было вдумчивое сопение и неясные реплики. Потом Валька Северцева спросила:

— А как?.. Коль, возьми куртку, тебе же холодно…

— Ничего, — ответил Самодуров, — всё в норме…

— Разбираем остатки мяса, — скомандовал я. — Никто не потерялся?

— Больно, блин, — отозвался Щусь хнычущим голосом. — Очень. Я рот-то еле открываю, а тут есть надо…

— Не ешь, — бесчувственно заметил Олег Фирсов.

Мясо я различал плохо, и слава богу — на ощупь оно осталось склизким даже когда я промыл его в воде. Танюшка с плюханьем подошла ко мне, жуя на ходу. Я протянул ей половину куска, которую не успел сжевать:

— Хочешь?

— Нет, ешь, — она помотала головой. — Ну что, нам, кажется, правда тут спать?

Я запихнул остаток мяса в рот и, наклонившись, сполоснул пальцы. Передёрнул невольно плечами:

— Не «кажется», Тань, а «точно»…

…Такой жуткой ночёвки у меня до сих пор не было. Мы не спали и не бодрствовали. К счастью, вокруг росло множество кустов — плотных, как матрас — и мы просто ложились на них, раскинув руки крестом. Сверху лило и капало. Кусты постепенно разъезжались под тяжестью тел — минут через десять просыпаешься от тошнотного чувства падения и меняешь место. Прошлая ночь казалась теперь верхом удобства. Окружающее превратилось в тягостный дурной сон. Помню, что Щусь начал подвывать часа в два. Он бродил вокруг по воде и издавал звуки, при которых у меня возникали стойкие ассоциации с призраком. Его вяло ругали и одновременно жалели. Я слышал сквозь дрёму, как Щусь плаксиво заорал: «Да сделайте что-нибу-у-у-удь!!!» Открыл глаза и обнаружил, что постепенно и неохотно начинает рассветать. Дождь прекратился, но небо по-прежнему скрывали тучи. Хотелось есть.

Щусю разнесло щёку. Судя по всему, он уже успел пореветь как следует. Олька исследовала его открытый рот. Рядом с заинтересованным видом стоял Саня.

Я потащился чистить зубы, попутно сломав веточку и разлохматив её кончик…

… - Надо драть, — сказал Саня, снова и снова промывая и вытирая свой складник. Щусь, пританцовывавший на месте, неистово закивал. Он, судя по всему, был согласен с чем угодно, лишь бы прекратилась боль.

— Чем? — спросила Ольга.

— Подрежу десну, — невозмутимо сказал Саня. — Ник, — окликнул он Кольку, — дай свой нож.

Колька подошёл, доставая из ножен охотничий нож. Санёк жестом фокусника открыл на ножнах клещи для гильз.

— Господи, — Ольга поморщилась.

— Да я сам всё сделаю, — Саня пощёлкал клещами, повернувшись к Щусю: — Ну как, рвём?

— Щусь снова закивал — со скоростью дятла. — Подержите его.

Я, если честно, отвернулся. Щусь замычал. Санёк что-то буркнул, потом послышался отчётливый хруст. Мычание перешло в вопль, тут же оборвавшийся. По звукам ощущение было такое, словно Щуся прирезали.

Я повернулся. Щусь отплёвывался струйками крови, но лицо у него было счастливое!

— Пеестаэт боэть, — радостно объявил он и вновь сплюнул в воду. К быстро расходящемуся кровавому пятну плыла пиявка. Саня с интересом рассматривал, держа в отставленной руке, щипцы с зубом. Можно было различить, что зуб с солидным «дуплом».

— Регулярно посещайте стоматолога, — сообщил Саня и подал зуб Щусю: — На. Проденешь нитку и будешь носить на шее.

Щусь шарахнулся от зуба, как от змеи. Продолжая сплёвывать, наклонился к воде — прополоскать рот, но Олька не поленилась отвесить ему пинка:

— Инфекцию занесёшь, дебил! Подожди до стоянки, кипячёной прополощешь…

— Жрать нечего вообще, — доложила Ленка Власенкова, мало обращавшая внимания на страдания Щуся и операции Сани.

— Придётся харчить дары природы, — сказал Андрюшка Альхимович. — Вон рогоза сколько кругом…

…Ближе к вечеру местность пошла на подъём, стала посуше, появились сосёнки, а потом нашим глазам открылась озёрная гладь. Узкое лесное озеро в рамке лесов лежало перед нами, как брошенный в зелёный бархат клинок. Вдали было видно, что это озеро узкой протокой переходит в ещё одно.

— Не помню такого, — сказал Андрей. Он стоял рядом со мной, и его лицо отражало настоящее смятение. — Не помню, чтобы в Мещёре были такие озёра…

— Отдохнём здесь, — со вздохом сказал я, тяжело сбрасывая на траву скатку и ремни. Как по заказу — в центре неба, прямо над головами, в зените, возникло круглое, пронзительно-голубое пятно, похожее на глаз — и пошло расширяться во все стороны, странно и красиво. Плеснуло солнцем — и вот уже небо над нами полностью чистое, насколько видит глаз. В лесу обрадованно заорали птицы, и я так же обрадовано крикнул:

— Собираем дрова!..