Александр Омильянович - В Беловежской пуще

— Возьмешь нескольких ребят и перенесешь Гжегожа в Хомонтовцы. Борковский, у кого его можно на время спрятать?

— У Стефана Микуци. В случае опасности перенесем раненого в землянку, — ответил Борковский.

— Бери, Михал, ребят и двигай за Гжегожем! — приказал Вырва.

Вместительная легковая машина мчалась по шоссе из Белостока в сторону Бобровников. На переднем сиденье рядом с водителем сидел гестаповец Плауман, на заднем — гестаповец Фрёссе, комендант жандармского поста в Холынке Винд и провокатор Козак. Немцы держали на коленях автоматы и зорко поглядывали на узкие полосы света от фар на пустынном шоссе.

Вскоре из темноты вынырнули ограждения моста через Свислочь. Машина проскочила его и свернула влево, в Холынку. Остановились перед зданием жандармского поста.

— Пусть отправляется спать, — показал Плауман на Козака. — Совещание командиров патрулей назначаю на пять утра. Далеко отсюда до этой проклятой деревни?

— Нет, близко, всего восемь километров, — ответил Винд.

Плауман повесил на вешалку автомат и шинель, вынул из полевой сумки карту и уселся за письменный стол...

Группа гестаповцев под командованием Плаумана и Винда окружила деревню. Фрёссе с жандармами заняли пригорок, а Россе замкнул цепь со стороны Свислочи. Козак шел с Плауманом и Виндом.

На рассвете они вошли в Хомонтовцы и начали обшаривать одну за другой избы, сараи, овины, коровники. Мужчин уводили с собой.

«Немцы в деревне!» — моментально разнеслось по Хомонтовцам. Вырва, который эту ночь провел у Гедича, отправил связного в дом, где ночевал с партизанами лейтенант Михал, а сам забрался в сарай и спрятался в сене.

Группы Плаумана и Фрёссе с обеих сторон прочесывали деревню. Вдруг в центре ее загремели одиночные выстрелы, а затем послышались короткие автоматные очереди. Стрельба усилилась и перенеслась из деревни на холмы. Это партизанский патруль Михала, отступая к лесу, наткнулся на сторожевое охранение жандармов и атаковал его. Михал прикинул, что цепь жандармов на холмах довольно редкая и у них нет пулеметов. Воспользовавшись этим, он прорвал кольцо окружения и устремился к лесу. Жандармы бросились в погоню.

Тем временем в деревне гестаповцы и жандармы продолжали обыскивать дом за домом. Раненый Гжегож лежал с высокой температурой в избе Стефана Микуци. Услышав стрельбу, он вскочил с постели и выбежал во двор. Увидев двух жандармов, направлявшихся к избе, Гжегож бросился бежать, петляя между строениями. Жандармы заметили его, открыли огонь, но Гжегож, преодолевая боль в ране и слабость, успел скрыться. Жандармы обыскали дома, сараи, коровники, погреба, но Гжегож будто сквозь землю провалился. Жандармы продолжали поиски.

Тем временем Гжегож, убегая от преследователей, увидел колодец. Минуту колебался, а затем подбежал, ухватился за цепь и полетел вместе с нею вниз, где поблескивало зеркало воды. Цепь смягчила удар. Гжегож нащупал ногами дно. Ледяная вода острыми иголками пронзила тело. Он прижался к стенке колодца. Над водой виднелась лишь его голова.

Жандармы сгоняли всех мужчин во двор школы. Там их ждали гестаповцы, комендант жандармского поста Винд, переводчик Россе. Поиски беглеца продолжались.

И вот один из жандармских патрулей, обходивших деревню, заметил, что у колодца раскачивается цепь. Это показалось им подозрительным. Они подбежали к колодцу, заглянули вниз и увидели торчавшую из воды голову человека. Жандармы начали кричать, кидать в него камнями, но тот не отвечал. Сообщили об этом Плауману. По его распоряжению одного из жандармов обмотали цепью и спустили в колодец. Спустя минуту окоченевшего Гжегожа подняли наверх и привели на площадь возле школы. Он весь дрожал от холода, слабости и потери крови.

— Ты знаешь его? — спросил Плауман Козака, указав пистолетом на Гжегожа.

Козак внимательно посмотрел на Гжегожа и утвердительно кивнул.

— Кто это? — допытывался гестаповец.

— Фамилии не знаю. Это советский офицер. Скрывался в деревне.

— Партизан? — продолжал расспрашивать Плауман.

— Конечно! Я видел его с оружием, — подтвердил Козак.

Плауман подошел к Гжегожу и ударил его по лицу.

— Фамилия?! — рявкнул он.

— У меня нет желания знакомиться с вами, — спокойно ответил тот.

— Коммунист? — спросил Плауман.

— Коммунист, — ответил Гжегож, глядя гестаповцу прямо в глаза.

Плауман приказал отвести его в сторону и кивнул Козаку.

— Показывай других!

Тот подошел к толпе мужчин и показал сначала на Константина Борковского, потом по очереди выдал нескольких советских бойцов, скрывавшихся в Хомонтовцах. Предатель несколько раз прошелся вдоль шеренги выстроенных на площади мужчин и указывал пальцем на тех, кто по его словам, состоял в подполье.

Арестованных погнали в сторону Бобровников, остальных распустили по домам. Борковского и Гжегожа задержали, и Плауман начал допрашивать Борковского о деятельности подполья, о помощи партизанам, о диверсии на шоссе и железной дороге. Но тот молчал.

— Ну а ты что скажешь? — кивнул Плауман Козаку.

— Это коммунист. Сам мне об этом говорил. Уговаривал меня вступить в их организацию, — подтвердил Козак.

— Ты слышал?! — обратился Плауман к Борковскому. Тот продолжал молчать.

— Я видел, как по ночам он уходил куда-то из дома, как к нему приходили партизаны. Он знает Сибиряка и где он скрывается, — добавил провокатор.

— Ты слышал? — вновь обратился к Борковскому Плауман.

— Слышал...

— Ну и что?

— Одно только верно...

— Что? — поспешно переспросил Плауман.

— То, что я коммунист. Больше я вам ничего не скажу.

— Пристрелю! — прошипел гестаповец.

— Знаю. Только всех не перестреляешь!

Плауман ударил его кулаком по лицу и кивнул жандармам. Те окружили Борковского и Гжегожа и повели за деревню. Невдалеке на песчаном холме росла дикая груша. Их поставили под ней. Борковский взглянул поверх голов жандармов. Вдали увидел Свислочь, а слева — родную деревню. Смотрел, не отрывая глаз, прощаясь с ними навсегда...

Плауман кивнул жандармам. Раздался залп. Тела Борковского и Гжегожа немцы запретили хоронить...

Щит, закрывавший вход в землянку, был сдвинут в сторону. Из оврага тянуло мартовским холодком. Ночь была морозной и звездной. Вокруг стояла тишина, и только изредка со стороны Бобровников, где проходило шоссе, долетал приглушенный гул автомашин. Вырва находился в землянке один. Каждую минуту он высовывал наружу голову и прислушивался.

Было уже далеко за полночь, когда он услышал скрип снега под ногами и увидел силуэт поднимавшегося по склону человека.

— Это ты, Антон? — тихо спросил Вырва.

— Я, — ответил тот и влез в землянку.

Вырва зажег коптилку и взглянул на Антона. Тот, шатаясь от усталости, повалился на нары.