Джек Лондон - День пламенеет

— А теперь мне ничего не остается, как купить эту проклятую каменоломню. Только этим и можно будет объяснить, почему я верчусь здесь, среди холмов.

Но каменоломня на некоторое время отступила на задний план, ибо в следующее воскресенье он ездил один. Ни в тот день, ни через неделю не видал он Диди, несущейся на своей гнедой лошади из Беркли.

Пламенный был вне себя от нетерпения и страха, но в конторе старался сдерживаться. В ней он не замечал ни малейшей перемены и сам решил следовать ее примеру. Жизнь текла по-прежнему однообразно и монотонно, но теперь это сводило его с ума. Пламенный был возмущен этим миром, где мужчина не мог обращаться со своей стенографисткой, как со всеми остальными мужчинами и женщинами.

«Какой толк иметь миллионы?»— спросил он себя однажды, когда она выходила из комнаты после диктовки.

Когда третья неделя подходила к концу и близилось еще одно воскресенье, Пламенный решил заговорить, будь то в конторе или где угодно. Он приступил к делу просто, со свойственной ему прямотой. Она только что закончила свою работу с ним и, взяв портфель и карандаши, собралась уходить, когда он сказал:

— Ах, еще одна вещь, мисс Мэзон; я надеюсь, вы ничего не имеете против, если я буду говорить откровенно и прямо. Вы всегда казались мне разумной девушкой, и я не думаю, что вас обидят мои слова. Вы знаете, как давно вы служите в конторе — уже во всяком случае несколько лет, — и вы знаете, что я всегда держался с вами просто и бесхитростно. Меня вы не можете назвать… дерзким. Так как вы служили в моей конторе, я старался быть еще осторожнее, чем если бы… если бы вы у меня не служили… вы понимаете? Но все-таки я же остаюсь человеком. Я — одинокий парень… не подумайте, что я напрашиваюсь на жалость. Этим я просто хочу объяснить вам, какое значение имели для меня те две прогулки с вами. А теперь, я надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если я вас спрошу: почему вы не ездили эти два последних воскресенья?

Он замолчал и почувствовал себя очень неловко, его бросило в жар, пот капельками выступил на лбу. Она не сразу заговорила. Тогда он подошел к окну и приоткрыл его.

— Я ездила… — ответила она, — в другом направлении…

— Но почему?.. — он не докончил вопроса. — Продолжайте и будьте со мной откровенны, — настаивал он. — Говорите так же откровенно, как говорил я. Почему вы не поехали к Пиедмонским холмам? Я искал вас повсюду.

— Вот как раз поэтому. — Она улыбнулась и секунду смотрела ему прямо в глаза, потом опустила ресницы. — Ведь вы же понимаете, мистер Харниш.

Он мрачно покачал головой.

— Понимаю и не понимаю. Я ведь совсем не привык к городским нравам. Тут в городе многое считается неприличным, и я обычаев не нарушаю, пока мне этого не захочется.

— А если захочется? — быстро спросила она.

— Тогда нарушаю. — Он плотно сжал губы, но через секунду уже смягчил свои слова. — Вернее, большей частью нарушаю. Но сейчас я говорю о таких вещах, которых вы не можете делать, хотя ничего плохого в этом нет и никому они не вредят, — например, ваши прогулки.

Несколько минут она нервно играла карандашом, видимо, обдумывая ответ, а он терпеливо ждал.

— Эти прогулки, — начала она, — их нельзя назвать… правильными. Я предоставляю вам самому судить. Вы знаете свет. Вы, мистер Харниш, миллионер…

— Игрок, — грубо вставил он.

Она кивнула головой, принимая его термин, и продолжала:

— А я стенографистка в вашей конторе…

— Вы в тысячу раз лучше меня… — попробовал он вмешаться, но она сейчас же его перебила:

— Не в этом дело. Тут следует принять во внимание самую простую вещь. Я работаю на вас. Вопрос не в том, что можете подумать вы или я, а что подумают другие. И, право, мне не нужно распространяться на эту тему. Вы сами знаете.

Ее холодная деловая речь противоречила ее виду — по крайней мере, так казалось Пламенному, смотревшему на взволнованную женщину. Она тяжело дышала, а на щеках ее вспыхнул слабый румянец.

— Мне жаль, что я спугнул вас с любимых мест для прогулок, — сказал он без всякой цели.

— Вы не спугнули меня, — возразила она с жаром. — Я не какая-нибудь глупенькая школьница. Я уже много лет забочусь о себе сама и делаю это без всякого страха. Мы провели вместе два воскресенья, и, конечно, я не боялась ни Боба, ни вас. Дело не в этом. Не за себя я боюсь, но люди заставляют считаться с их мнением. В этом-то и беда. Вопрос в том, что будет говорить свет обо мне и моем хозяине, встречающихся каждое воскресенье и разгуливающих по холмам. Это нелепо, но это так. Я бы могла ездить с одним из клерков, не вызывая никаких замечаний, но с вами — нет.

— Но никто об этом не знает, да и знать никому не нужно! — воскликнул он.

— Это еще хуже — знаешь, что ни в чем не виновата, и все-таки крадешься закоулками, чувствуя себя так, словно делаешь что-то скверное. Было бы лучше и честнее открыто…

— Пойти как-нибудь позавтракать со мной, — сказал Пламенный, угадывая смысл ее неоконченной фразы.

Она кивнула головой.

— Я не то хотела сказать, но и это подходит. Я предпочла бы совершить какой-нибудь бесстыдный поступок так, чтобы все об этом знали, но не делать что-нибудь украдкой и попасться. Это не значит, что я напрашиваюсь на завтрак, — прибавила она с улыбкой, — но, конечно, вы понимаете мое положение.

— Тогда почему бы вам не ездить со мной открыто, не скрываясь? — настаивал он.

Она покачала головой; ему показалось, что он уловил оттенок сожаления, и внезапно его охватило безумное влечение к ней.

— Послушайте, мисс Мэзон! Я знаю, вам не нравится вести такие разговоры в конторе. Мне — тоже. Я думаю, в этом-то все дело: считается, что человек должен говорить со своей стенографисткой только о делах. Поедемте вместе в следующее воскресенье, и тогда мы можем об этом переговорить и прийти к какому-нибудь заключению. Там, среди холмов, можно говорить не только о делах. Я думаю, что вы уже достаточно меня знаете… знаете, что я — человек честный… Я… Я уважаю и почитаю вас, и… все такое, и я… — Он начал запинаться, а рука, лежавшая на конторской книге, заметно дрожала. Он постарался взять себя в руки. — Так сильно я никогда ничего не хотел в своей жизни… Я… я… я не могу объяснить, но это так. Ну, вот и все. Согласны вы? В следующее воскресенье? Завтра?

Он и не подозревал, что молчаливое согласие было вызвано каплями пота на его лбу, его дрожащей рукой и всем его расстроенным видом.

— Конечно, нельзя по словам людей судить о том, чего они действительно хотят. — Пламенный потрепал хлыстом завернувшееся ухо Боба и с неудовольствием задумался над сказанной фразой. Она не выражала того, что он хотел сказать. — Я думаю вот о чем: вы мне сказали напрямик, что не хотите больше со мной встречаться, и объяснили почему. Но могу ли я быть уверен, что вас действительно останавливают именно эти соображения? Может быть, вы просто не хотите знакомства со мной и не говорите этого, боясь меня обидеть. Понимаете? Я никогда не стану навязываться, если меня не хотят. И если бы я думал, что вам совсем не хочется меня видеть, я бы моментально скрылся и не попадался вам на глаза.