Джек Лондон - День пламенеет

Ей и в голову не приходило выйти за него замуж — против этого она могла бы привести сотню доводов, — но почему бы все-таки не встречаться с ним? Конечно, она не чувствовала к нему неприязни. Напротив, он ей нравился, нравился с того дня, когда она впервые его увидела и вгляделась в его худощавое лицо индейца и вспыхивающие индейские глаза. Он казался ей настоящим мужчиной, и не только потому, что он обладал великолепной мускулатурой. Помимо этого, ореол романтизма окружал его, смелого и грубого авантюриста Севера, этого человека, совершившего немало подвигов и владевшего многими миллионами, человека, явившегося из арктических стран, чтобы сражаться и побеждать людей Юга.

Жестокий, как индеец, игрок и хищник, человек без всякой морали, чья жажда мщения никогда не утолялась и кто топтал всех, восстававших против него… о да, она знала все бранные клички, какими его награждали. Однако она его не боялась. С его именем было связано не только это. Прозвище Пламенный напоминало ей и о другом — о том, что писалось во всех газетах, журналах и книгах о Клондайке. В конце концов, это имя могло тронуть воображение любой женщины, как затронуло ее, когда она, отделенная воротами, прислушивалась к его серьезным, страстным словам. Ведь Диди была женщиной, с женским тщеславием, и это тщеславие было польщено тем, что такой человек обратился к ней.

И еще многое иное скользило в ее мозгу — ощущение усталости и одиночества, темные тени смутных чувств и еще более смутных побуждений, глухие, неясные шепоты и отзвуки, шелест забытых поколений, кристаллизовавшийся и возвращенный к бытию, сущность жизни и мощность духа, который, скрываясь под тысячами обликов и масок, вечно пробивается наружу. Искушение было сильное — кататься с этим человеком среди холмов. Она думала только о прогулках, ибо твердо была убеждена, что жизнь этого человека никогда не сможет стать и ее жизнью. С другой стороны, обычные женские страхи и робость ее не останавливали. Она никогда не сомневалась в том, что всегда и при всех обстоятельствах сумеет о себе позаботиться. Тогда — почему бы не согласиться? В конце концов, это было таким пустяком.

Она вела, в лучшем случае, самую обыкновенную, скучную жизнь. Она ела, спала и работала, и этим все исчерпывалось. Как в панораме, прошла перед ней ее жизнь анахорета: шесть дней недели она проводила в конторе, переправляясь на пароходе туда и обратно; она урывала вечерние часы для пения под аккомпанемент рояля, для мелкой стирки, для шитья и починки, для подсчета скромных расходов. Два вечера в неделю она позволяла себе развлекаться, остальные свободные часы и субботние вечера проводила с братом в больнице; только на седьмой день, в воскресенье — ее единственный день — она каталась по холмам. Но это были такие одинокие прогулки. Никто из ее знакомых не катался верхом. Несколько студенток поддались ее уговорам, но, проведя одно-два воскресенья верхом — на наемных лошадях, потеряли всякий интерес. Одна из них, Мэделин, купила себе лошадь и несколько месяцев с энтузиазмом предавалась верховой езде, но затем вышла замуж и уехала в Южную Калифорнию. И в конце концов эти вечные одинокие прогулки начинали надоедать.

Он был таким мальчишкой, этот великан-миллионер, которого боялась добрая половина богачей Сан-Франциско. Такой мальчишка! Она и не подозревала об этой стороне его характера.

— Как люди женятся? — говорил он. — Ну, во-первых, они встречаются; во-вторых, нравятся друг другу по виду; в-третьих, знакомятся; в-четвертых — либо женятся, либо нет, смотря по тому, понравились ли они друг другу после знакомства. Но какая же у нас возможность узнать, достаточно ли мы нравимся друг другу, если мы сами не создадим этой возможности? Черт бы меня побрал, если я знаю. Я бы заглянул к вам, пришел бы к вам в гости, но я знаю, вы, кажется, нанимаете комнату или живете в пансионе, так что это не подойдет.

Тут настроение у Диди изменилось, и положение показалось ей до смешного нелепым. Ей захотелось рассмеяться — не гневно, не истерически, а просто весело. Это было так забавно. Она сама — стенографистка, он — известный миллионер, а между ними — ворота, через решетку которых он излагает свою теорию о том, как люди знакомятся и женятся. Но положение казалось ей не только смешным, но и невозможным. Необходимо отказаться от этой программы тайных встреч среди холмов. А если он после этого попробует ухаживать за ней в конторе, она вынуждена будет бросить хорошую службу, тем дело кончится. Об этом не особенно приятно было думать, но она знала, что мужчины, особенно в городах, не слишком приятны. Она много лет зарабатывала себе на жизнь, и ей пришлось распрощаться с очень многими иллюзиями.

— Мы не будем хитрить и прятаться, — объяснял Пламенный. — Мы будем ездить смело и открыто, а если кто-нибудь нас увидит, ну что ж! пускай! Если начнут болтать… но пока наша совесть спокойна, нам нечего тревожиться. Скажите слово, и Боб понесет сегодня на своей спине счастливейшего человека.

Она покачала головой, остановила кобылу, рвущуюся домой, и посмотрела на удлиняющиеся тени.

— Во всяком случае, сейчас уже слишком поздно, — заторопился Пламенный, — а мы так ни на чем и не порешили. Хоть бы одно воскресенье, чтобы договориться до конца! Право, я не много прошу.

— У нас был целый день, — сказала она.

— Но мы затеяли этот разговор слишком поздно. Следующий раз мы начнем пораньше. Для меня этот вопрос очень важен, уверяю вас. Скажите — согласны в следующее воскресенье?

— Бывает ли мужчина чистосердечен? — спросила она. — Вы отлично знаете, что под «следующим воскресеньем» вы подразумеваете много воскресений.

— Ну так пусть будет много! — смело воскликнул он, а она подумала, что никогда еще он не выглядел таким красивым. — Скажите одно слово! Одно только слово! В следующее воскресенье у каменоломни.

Она взяла в руку повод, собираясь тронуться.

— Доброй ночи, — сказала она, — и…

— Да, — шепнул он, в голосе его звучала чуть заметная повелительная нотка.

— Да, — повторила она очень тихо, но отчетливо.

Она сразу пустила лошадь в галоп и помчалась по дороге, ни разу не оглянувшись, вся погруженная в анализ своих ощущений. Она решила ответить нет и до последней секунды придерживалась этого решения… и все же губы ее сказали да. Во всяком случае, ей казалось, что ответили только губы. Она не хотела соглашаться. Но в таком случае зачем же она согласилась? Ее удивление и замешательство, вызванное этим непредвиденным поступком, уступили место испугу, когда она задумалась о неизбежных последствиях. Она знала, что с Пламенным шутить нельзя; несмотря на свою прямоту и мальчишество, он был по существу своему властен, и теперь она обрекла себя на неизбежную в будущем борьбу и неприятности. И снова она спросила себя, зачем она сказала да в тот самый момент, когда твердо решила ответить нет?