Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2

— Кстати, мне может понадобиться бунгало.

— На, возьми ключ. Поезжай, когда хочешь, Фрэнки. Только вот на субботу я позавчера наприглашал гостей. Да теперь уж, конечно, никто не соберется. Ты-то мои рауты вообще не очень жалуешь.

— Народ у тебя, старик, собирается чересчур разномастный...

— Верно! Разборчивость — не в моих правилах.

— Впрочем, — О’Тул невозмутимо закончил фразу, — по крайней мере, дважды под твоей крышей я свел весьма и весьма памятные знакомства...

— Об одном догадаться нетрудно — Глория. А второе?

Фрэнк нахмурился. Говорить о Драйвуде не хотелось.

— Я тебе искренне завидую, Счастливчик. Давно не страстями живу — страстишками пробавляюсь.

«Еще бы! С такой женой, как Люси, что ему остается... Красотка щедро делит свою благосклонность и прелести между шефом Леспер-Медока (чтобы супруг успешно продвигался по службе), мужем бывшей приятельницы Жака (чтобы быть в курсе событий на случай рецидива) и неким давнишним поклонником (чтобы не терять старого друга дома)».

Бедняга окончательно закис. Привалившись к спинке кресла, понурившись, он затянул популярный некогда шлягер собственного сочинения — непутевый корреспондент монреальской «Ла пресс» пробавлялся и страстишками и стишками:

У Леспер-Медока в запасе имелся добрый десяток куплетов. Фрэнку набила оскомину меланхоличная баллада, которую его приятель обычно распевал в подпитии. Поэтому, когда в номере раздался звонок, он облегченно вздохнул:

— Алло, алло! О’Тул у телефона. Да, сэр! Спасибо.

На проводе был Лос-Анджелес. Редактор газеты благодарил за оперативность. («Отлично сработано. Вы первый, кто сообщил о самоубийстве президента».)

— О предполагаемом самоубийстве, сэр. — Фрэнк сделал ударение на первом слове.

— Ну, эту оговорку мы опустили. Продолжайте в том же духе, завтра ждем от вас новых телеграмм. Интерес к происходящему в Чили огромен: нам пришлось увеличить тираж.

В трубке прозвучал сигнал отбоя.

— Побреду-ка я к себе, — Жак поднялся и нетвердой походкой направился к двери.

Аппарат моргнул зеленым глазком и опять ожил. Не Канада ли теперь? Фрэнк неохотно потянулся к телефону. Но это наконец звонила Глория.

— Где ты? Я так за тебя волнуюсь, Гло.

— У знакомых... Могу здесь остаться только на одну ночь.

— Лучше всего будет, если ты переберешься в бунгало. Мы поедем туда вместе. Скажи, где ты находишься. Я сразу же свяжусь с тобой, как только получу пропуск на машину.

— Пиши, Фрэнк: 817115. Адрес: улица Архиепископа Вальдивесо, 69, напротив католического кладбища...

«Как получить разрешение на проезд по городу? К кому обратиться? К полковнику Кастельяно? К генералу Паласиосу? Но где их отыщешь сейчас?.. А вот Карвахаль, тот наверняка на месте — в министерстве обороны».

Лишь с третьей попытки его соединили с адмиралом.

— Ваше превосходительство, ради всех святых, извините за беспокойство! Вы один в состоянии мне помочь: распорядитесь, прошу вас, о пропуске на мою «тойоту», номер Се-Де 4117. Куда я собрался? Да, собственно, прокатиться по Сантьяго, глянуть, что происходит.

Карвахаль — именем хунты главный координатор действий мятежников — был предельно учтив: настоятельно рекомендовал не выезжать из отеля до утра. («Франко-тирадорес кое-где еще не уничтожены, мистер О’Тул. Не исключено, что и наши патрули в темноте невзначай пальнут по машине».) А назавтра гарантировал пробивному журналисту карт-бланш. («Разрешение на свободный проезд возьмете в пресс-центре. У цензора».)

Путь Глории к дому доктора Суареса, известного в столице стоматолога, где она нашла убежище поздним вечером нескончаемо долгого, трагического 11 сентября, был непрост и опасен. По крышам домов, чердаками, пожарными лестницами она выбралась из зоны осажденного Технического университета. Глухими переулками, проходными дворами шла к товарищу Мальдивиа, работнику горкома партии.

На углу Суспирос и Амунатеги Глория нос к носу столкнулась с танкистами, еле державшимися на ногах. Возле бронированной громады, уткнувшейся дулом в разбитую витрину продуктовой лавки, валялись опорожненные бутылки вина и банки из-под анчоусов.

— Кто такая? Чего не сидится дома? — пьяно уставился на Глорию сержант. — Ты что? Не слыхала про комендантский час?

— Слышала. Но ведь его до шести отменили.

— Да, для того, чтобы выманить на свет божий таких пташек, как ты, — опасных террористок! Посмотрим, нет ли при тебе оружия. — И со скверной улыбочкой он резко рванул ее за ворот плаща. Ткань затрещала. — Э! Девчонка-то спешила и напялила на себя мужской джемпер. — Сержант захлебнулся визгливым смехом. — Жена вас, что ли, застукала?

Солдаты подобострастно гоготнули. Глория стиснула зубы.

Сержант потрепал ее по щеке:

— Ладно, шалунья, катись отсюда!

На улицу Театинос (товарищ Мальдивиа жил по соседству с хорошо знакомым всем коммунистам и комсомольцам двухэтажным зданием Центрального Комитета компартии Чили) пройти не удалось. Повсюду были выставлены посты карабинеров.

«Куда теперь? К Сесару Паланке? Там, за рекой, подальше от центра, должно быть поспокойнее». И снова круговерть переулков, темных дворов. В обход безлюдного, хмуро насупившегося вокзала Мапочо. Через пугающе гулкий мост — к авениде Индепенденсия.

Серый четырехэтажный дом словно отстранялся темными ладонями неосвещенных окон от безлюдной улицы. Из подъезда дохнуло сыростью. Весна выдалась на редкость прохладная, а с топливом из-за стачки владельцев грузовиков были серьезные перебои. Осторожно, вслушиваясь, Глория поднялась по истертым ступеням на самый верх. Чиркнула спичкой. Язычок пламени высветил номер квартиры. «Правильно — двадцать восьмая». Бронзовой дверной альдабой — дверным молотком — негромко постучала. Три раза, потом — коротко — еще два. Повторила условный сигнал. Дверь отворилась.

— Входи!

Глория всегда восхищалась выдержкой товарища Сесара, и сейчас он был невозмутимо спокоен, подтянут, приветлив.

— Приготовить кофе? А ты пока рассказывай... Времени у нас с тобой в обрез. С минуты на минуту должны нагрянуть. Я ведь заглянул сюда ненадолго. Чтобы забрать папку с гранками. Они еще понадобятся. Вот наладим выпуск газеты...

Девушка понемногу успокаивалась. Уверенность и решительность Паланке передавались ей. Она рассказала об обстановке в Техническом университете, о критическом положении его защитников. Спросила, что передать профессору Гарсиа.