Анатолий Степанов - Поединок. Выпуск 13

Колчак коротко, исподлобья взглянул на меня. Я вышел в коридор. Жанен проводил меня дружеской улыбкой. Дверь в комнату Темировой приотворена, и оттуда взволнованный шепот:

— Мстислав Юрьевич, на минутку. Тише ради бога. — Она отогнула портьеру, я вошел в ее надушенную комнату. — Мстислав Юрьевич, я верю вам... Вы наш друг? (Погасила электричество.) Слушайте, о! слушайте... (Сжала мне руку.)

В кабинете — голос Жанена:

— Вам, конечно, известно, Александр Васильевич, что директория подготовляет военный договор с Японией?

Голос Колчака:

— Да, мне стало известно это на днях.

— Раздел России, и в близком будущем Япония — владыка Тихого океана, Япония — диктатор всей Азии, Китая, Индии...

— Мне нечего скрывать — это именно и было основным поводом для моего ухода из правительства.

— Но это не решение вопроса, дорогой адмирал. Мы не должны допустить безумия...

— Не вижу выхода... Директория своими силами не может справиться с красным движением партизан. Через месяц запылает вся Сибирь. Одни чехословаки не удержат железной дороги. И от Челябинска до Владивостока будут большевики.

Эти слова адмирал произнес с трагическим подъемом, после чего в кабинете замолчали. Затем голос Жанена — суровый, но очень тихий (я разобрал только часть его слов):

— ...В случае решения союзного генералитета выступить активно против плана директории о японском союзе, — могли бы мы рассчитывать найти в вас поддержку?

Что ответил Колчак Жанену, я не слышал, — они поднялись с дивана и отошли к окну. Темирова передохнула и шепотом мне:

— Ради бога никуда от нас не уходите сегодня... около Александра Васильевича должен быть друг. Вам постелют на диване. Пожалуйста.

В кабинете хлопнула дверь, — Жанен ушел... Звонок телефона, торопливые шаги Колчака и его взволнованный голос:

— ...Атаман Красильников... Что, все готово? Повторяю, что лично я... Кого невозможно сдержать? Нет, нет, я ничего не приказываю. Сегодня ночью?.. (Тишина. Слышно, как звякнула положенная трубка. И затем его шаги, шаги во всех направлениях по кабинету.)

Внизу в дежурной холодно, — плохо топят. Дрова на базаре пятьсот рублей за сажень. Я поднялся наверх, где мне приготовлена постель, чай и бутерброды. За стеной адмирал все еще ходит. В полночь опять звонил телефон. Потом в зале на расстроенном пианино заиграли «Лунную сонату», но сбились и замолкли, — значит, Темирова тоже не спит. В час опять телефон и голос Колчака, но из этой комнаты ничего не слышно. Я прилег не раздеваясь. В семь часов меня разбудил денщик адмирала: от совета министров экстренно и совершенно секретно:

Его превосходительству

вр. исп. должность военного и морского министра

А. В. Колчаку

Ваше превосходительство господин министр!

Утром сего 18 ноября председателю совета министров поступило сообщение о том, что минувшей ночью в квартирах членов Временного всероссийского правительства Авксентьева , Зензинова и товарища министра внутренних дел Роговского произведен был обыск людьми, одетыми в военную форму, и после обыска указанные лица были арестованы и увезены, причем местопребывание их председателю совета министров установить не удалось.

По указанному вопросу Вы, ваше превосходительство, господин министр, приглашаетесь на экстренное заседание совета министров, имеющее быть в 8 часов утра сего числа... Председатель совета министров

Я побежал к Колчаку. Нашел его в передней: застегивает романовский полушубок и не попадает крючком в петлю. Остановившиеся глаза. Когда спускались с лестницы, сказал в башлык:

— Возмутительное насилие...

В зале совета министров пустынно и холодно. За столом министры: нечесаный Вологодский, Зефиров, Устругов, Гинс и еще кто-то. Я видел их лишь минуту, когда Колчак отворил дверь. Он вошел, министры поднялись: Вологодский — истово и стремительно, Гинс — улыбаясь с любопытствующей иронией, остальные, кажется, весьма растерянно. Я остался за дверью. Держась за раздутую от флюса щеку, пробежал в залу запоздавший Михайлов. Оттуда не доносилось голосов. Видимо, дело этой ночью произошло весьма тягостное. Вспомнил разговор с Лутошиным, — действительно, все как по писаному... В прихожей холодище, ни охраны, ни живой души. Прошел в обмерзших валенках истопник со связкой дров на горбе, грохнул их перед печкой и, вытерев обмерзшую бороду полой полушубка:

— Эх, правительство, правительство!

— Дед, — спросил я, — говорят, правительство арестовано?

— Тебе лучше знать, твое благородие. Ваша каша. А по мне, все хороши.

Внезапно дверь открыл Колчак, подозвал меня кивком глаз.

— Немедленно ступайте в штаб-квартиру атамана Красильникова, узнайте подробно, что произошло ночью, где арестованные... (Повысил голос.) По чьему приказу арестованы... Вообще, кто распоряжается в городе...

Едва протолкался по лестнице в михайловское Общество охоты и рыболовства. Повсюду полно возбужденного и пьяного казачья. Впереди меня провели под конвоем Ракова (член Учредилки, эсер). Он презрительно усмехнулся, но был бледен до зелени. Его толкнули к столу начштаба атамана Красильникова — капитана Герке. (Непонятно, ради каких приключений попал этот чистенький остзейский барончик в пьяную компанию атаманцев?) Прищурив, как полагается, оловянные глазки, он пронзил ими перепуганного Ракова и так держал, пронзенным, минуты две.

— Очень хорошо, — сказал ледяным голосом, — вас-то нам и нужно. Гражданин Раков? (Чистенько обмакнул перо и начал писать.) Потрудитесь рассказать об ужине этой ночью у Роговского. Участники пиршества, включая и членов директории, настолько были пьяны, что дали спутанные показания. При обыске мы сосчитали на столе и под столом до сорока питьевых единиц — ликеры, вина и шампанское...

— Это ложь, — хрипло сказал Раков.

— Потрудитесь выражаться прилично... (Постучал вставочкой.) Что за разговоры были на этом ужине?

— Я не желаю отвечать, это издевательство, — сказал Раков.

— Отлично. Вас заставят говорить. Уведите арестованного. — Он глазами указал на подозрительную дверцу в глубине комнаты. Казаки поволокли туда упирающегося Ракова. Я наклонился к Герке и спросил шепотом:

— Как вы намерены поступить с членами директории? Адмирал волнуется...

— Арестованные члены директории будут преданы военно-полевому суду.

— За что?

— За бездействие власти... За сношения с японским генеральным штабом... За подчинение директивам центрального комитета эсеров.

Вошел атаман. За ночь он вырос на голову. Растрепан, пьян и важен. Я обратился к нему с тем же вопросом. Атаман положил руки мне на плечи:

— Передай адмиралу, — за матушку-Россию атаман Красильников готов положить голову на плаху.