Исаак Бацер - Позывные из ночи

— Таких давненько не видывали. А откуда ты будешь, добрый человек?

— Оттуда.

— Оттуда, значит… Тогда поговорим. Только не здесь.

— А почему не здесь?

— Да живет рядом Епифанов. С оккупантами его водой не разольешь. Как бы не донес. А вот мы с тобой в хлеву закроемся, в самый раз будет.

— В хлеву, так в хлеву…

Орлов прежде всего рассказал Качанову об успешном наступлении советских войск, развернувшемся на многих фронтах после разгрома немцев на Волге. И хотя прошло уже порядочно времени после уничтожения трехсоттысячной армии Паулюса, все, что сообщал Алексей, было для Качанова большой и радостной новостью. Он слушал, затаив дыхание. Временами Качанов рукой касался плеча Орлова и тоже полушепотом спрашивал:

— Всю армию немецкую, говоришь, уничтожили?

— Всю, старина, всю, а теперь наши уже под Курском бои ведут.

— Вот это да. А мы тут гадали зимой, отчего это щюцкоровцы перестали бахвалиться, что немцы на Волгу вышли? С осени-то они все говорили: «Сталинград немцы взяли и Москва скоро падет».

— Москва?! Руки коротки.

— А Ленинград-то как?

— И под Ленинградом немцу трепку дали. Зимой тоже. Блокада прорвана.

— Когда же к нам-то придет Красная Армия? Уж как ждем!

— И дождетесь. Скоро… Вот такие мои новости, Качанов. А теперь ты расскажи, как у вас тут? Наших ждете? Это хорошо, но и помогать нашим надо.

Качанов подробно рассказал разведчику, какова обстановка в районе, где имеются оккупационные гарнизоны, на кого из местных жителей можно положиться и кого следует опасаться.

— А не слышал ли ты часом, Степан Иванович, о судьбе Ржанских из Липовиц и Сюкалина Петра Захаровича из Вертилова?

— Чего не знаю, того не знаю. Разнесло людей, как осенние листья.

Возвращался на базу Ефимов в приподнятом настроении. Правда, для явки качановская изба не годится: деревня на бойком месте стоит. Отсюда до Ламбасручья рукой подать. В любой час ожидай беды. Поселиться бы надо в глухом месте, куда оккупанты пореже суются.

Крепко задумался Яков. Сам того не заметил, как в километре от Леликозера наткнулся на финского солдата. Тот сидел на камне: пригрелся на солнышке. У его ног лежал велосипед. В руках у солдата была винтовка. Но держал он ее неловко, как палку.

Уходить Якову было поздно: сидящий поднял голову.

— Руки вверх!.. — скомандовал разведчик, направив на солдата револьвер. Тот испуганно вскочил и молча поднял руки. У него было совсем юное лицо с широко раскрытыми голубыми глазами.

— Какого черта здесь сидишь? — не надеясь, что солдат поймет его, спросил Яков, в который раз мысленно проклиная себя за незнание финского языка.

— Господин начальник! Не стреляйте, — внезапно запричитал тот по-русски. — Я ездил в Великую Губу за пайком для начальства. Да устал. Вот и решил немного отдохнуть.

— Ладно, шагай в лес!

Разведчик обезоружил солдата, отвел его метров на сто пятьдесят от дороги в самую чащу. Здесь решил допросить подробнее. Такая удача не каждый день в руки дается. Пленный из штаба, да еще знающий русский язык.

— Ну, рассказывай о себе. Как звать, откуда, кто будешь? Из каких: белофинн или в холуях у них состоишь?

— Лугачев я. Павел. Мне 17 лет. Взяли меня в переводчики к начальнику полиции в Ламбасручье.

— Вот какая ты оказывается птица. К самому ламбасручейскому барину приписан.

— Нет, барин — сам по себе.

— Все они одним миром мазаны. А родом откуда?

— Из Шелтозерского района. Мать и сейчас там. А брат — танкист у красных.

— Вот-вот, а ты, значит, белый. Потому и поступлю я с тобой, предатель, по всем законам военного времени.

— Не убивайте меня, господин! Я не по своей воле при полиции состою.

— А потому, значит, что кишка тонка. Ну, выкладывай мне подробно все ламбасручейское начальство.

То, о чем Качанов ведал лишь понаслышке, Лугачев знал совершенно точно и в деталях. Он сообщил разведчику исчерпывающие данные о том, сколько солдат в ламбасручейском гарнизоне, и, пользуясь примитивной схемой, объяснил, в каком доме живет Пернанен, где квартируют полицейские и где размещены солдаты, какие здесь у оккупантов огневые точки, сколько людей охраняют штаб.

— Теперь о других деревнях рассказывай. Где имеются воинские подразделения, какие?

Яков только тогда прервал разговор, когда стало очевидно, что Лугачев выложил все, что знал. Вконец испуганный, тот выжидательно глядел на разведчика, прекрасно понимая, что в эти минуты решается его судьба.

«Что делать с ним? — размышлял Яков. — Если отпустить, может всю операцию сорвать. Науськает ищеек по нашему следу. А убивать мальца тоже не хочется».

Яков еще раз испытующе оглядел своего перепуганного собеседника, молча вынул из ножен длинный, обоюдоострый клинок. Лугачев зарыдал.

— Не убивайте меня, господин!

— Заладил, господин, господин. Какой я, к чертям собачьим, господин. Прошу без оскорблений. А вот как быть с тобой, честное слово, не знаю. — Яков достал из другого кармана банку мясных консервов, вскрыл ее ножом, протянул Лугачеву сухари и добавил:

— Давай-ка закусим. А то на голодный желудок голова плохо работает. Твои припасы трогать не будем, чтобы, если отпущу тебя, у господ полицейских подозрения не вызвать.

Закусывал, главным образом, сам Яков, ибо Лугачеву явно не лез кусок в горло. Покончив с банкой, разведчик аккуратно закопал ее в вырытую тем же ножом ямку.

— Вот что: пиши расписку. Мол, получил от советского разведчика Якова Ефимова триста марок за переданные ему сведения о финских воинских частях.

— Да зачем мне марки. Я и так!

— Пиши. Так. Теперь сосчитай. Деньги, хотя они и не рубли, счет любят.

Яков спрятал полученную от Лугачева расписку и сказал, глядя прямо в глаза вконец растерявшегося парня:

— Если предашь, эта расписка будет переслана финскому командованию, да и брату-танкисту сообщим, какой у него браток. А тебе такое задание: потолкайся подольше в штабе, приглядись, нет ли каких документов, ознакомься, запомни. И второе: постарайся разузнать о судьбе Ржанских и Сюкалиных, — и Яков подробно объяснил, о каких людях он ведет речь. — А встретимся вот где. По карте, небось, понимаешь? Так вот гляди. Как прибудешь сюда, располагайся и жди меня. Сколько надо, столько и жди. Сегодня, значит, десятое июня. А это… Это будет двенадцатого. Ясно? Шагай.

Лугачев ушел. А Яков мысленно подвел итог этому дню: не так уж плохо. Он полной грудью вдохнул свежего лесного воздуха, оглянулся по сторонам. Прикинув, что отсюда ему до базы далековато, Яков направился в соседнюю деревню, где решил заночевать. По словам Лугачева, там некого было опасаться.

В крайнем доме дверь ему открыла пожилая женщина. Она разбудила хозяина. Это был румяный с круглыми красноватыми глазами старик. Увидев незнакомца, он засуетился, забегал, всем своим видом выражая радость по поводу встречи с гостем. Весь он так и светился расположением. Сочные губы растягивались в улыбке, большие белые руки были в непрерывном движении. И только в глубине его глаз прятались беспокойные огоньки: сверкнут и исчезнут.