Александр Шейнин - Полынов уходит из прошлого

Несмотря на ранний час, солнце пекло вовсю.

— Египетская жара, — пошутил Бархатов.

Они прошли в буфет аэропорта.

— Вот мы и на родине Полынова, — сказал Василий Яковлевич, — жаль, что до города далеко, очень бы хотелось посмотреть, каким он стал. Шесть лет не был здесь. Любопытный город, своеобразный. Вы бывали в нем?

— Ни разу.

— И не воевали?

— Меня призвали в последний год войны. В Берлине был...

— А я в Сталинграде воевал. У Родимцева. Он тогда дивизией командовал. А уж заканчивать войну не пришлось. После госпиталя отправили на Иртыш с изыскательской группой. Там теперь выстроена крупная гидростанция...

Он не закончил фразы. По радио объявили о продолжении рейса их самолета. И они поспешили к посадочной площадке.

А еще через несколько часов полета Бархатов и Щербаков приземлились на аэродроме столицы Таджикистана — Душанбе.

Рассвет они встречали в Москве, а заходом солода любовались за несколько тысяч километров в высокогорной республике Средней Азии.

Бархатов должен был задержаться в Душанбе на два — три дня, чтобы побывать в научных организациях республики. Щербаков, которому Василий Яковлевич передал нужные материалы, на следующее утро выехал поездом на маленькую станцию Горчаково Ферганской линии Средне-Азиатской железной дороги — к месту сбора всей экспедиции. Бархатов поручил ему встретить людей, временно разместить по квартирам, перегрузить с железной дороги в автомашину все снаряжение экспедиции.

— Верю, что вы справитесь с поручением отлично, — сказал на прощание Василий Яковлевич.

— Постараюсь, — ответил молодой человек.

Небольшое здание станции, было на редкость уютным. Пирамидальные тополя высотой в добрых два десятка метров, словно часовые, окружали его.

Проводив состав, Щербаков разговорился с начальником вокзала. Это был степенный, уже в годах узбек, с брюшком, широколицый, с маленькими, острыми глазами. Михаил спросил его, где здесь можно расположиться.

— А вы кто? — спросил тот.

Щербаков рассказал.

— Из Москвы, экспедиция... — повторил с уважением начальник станции, — тогда давай в любой дом, везде гостем будешь... Хочешь, идем ко мне.

Молодой человек начал было отказываться, но гостеприимный хозяин и слушать не захотел.

— Чего говоришь «нет», когда тебя зовут? — настаивал он. — Места, что ли, жалко? Для всех хватит. Моя фамилия Айбеков.

Они прошли по тенистой улице пристанционного поселка.

— Вот здесь мы и живем, — сказал Айбеков, останавливаясь перед длинным, с плоской крышей саманным зданием. Ни одно окно не выходило на улицу, и наружная стена дома была продолжением довольно высокой саманной ограды, плотно закрывавшей двор со всех сторон.

Жарко светило среднеазиатское солнце, было душно, а внутри здания царил полумрак и стояла приятная прохлада. Узкая прихожая разделяла постройку на две части. С левой половины вышла пожилая женщина в длинной белой юбке. На приветствие Щербакова она молча кивнула головой. Хозяин повел гостя направо, где вдоль стен стояли обитые жестяными полосками сундуки, на которых лежали стеганые одеяла и цветные подушки. Толстый ковер закрывал пол.

В комнату вошел стройный, черноглазый юноша лет восемнадцати.

— Сын, — представил его Айбеков, — студент, на каникулы приехал.

Юноша крепко пожал Щербакову руку, назвал себя:

— Рашид.

— Чай будем пить, — сказал хозяин.

Он снял форменную куртку, бросил на пол несколько подушек и, ловко поджав под себя ноги, уселся на ковре. Сын последовал его примеру, Щербаков присоединился к ним.

Женщина принесла самовар, расписные пиалы, поставила на ковер мед, сахар, молоко, круглые зарумяненные и аппетитно пахнущие лепешки.

Неторопливое чаепитие продолжалось долго. Айбеков молча осушал пиалу за пиалой. Закончив чаепитие, хозяин поднялся, одел куртку.

— Пошел на службу, а ты отдыхай.

— Я с вами, — сказал Щербаков, — узнаю, как там наш груз.

— Отдыхай, — повторил хозяин, — сейчас самая жара. Потом придешь, груз твой никуда не денется...

В этот же день Щербаков довольно успешно решил все хозяйственные дела, договорился в автомобильной колонне о предоставлении экспедиции машины до селения Хамзаабад, что находится у подножия Алайского хребта, и стал дожидаться остальных участников экспедиции.

Пользуясь свободным временем, Михаил начал тренировки. Поднявшись вместе с солнцем, он выполнял гимнастические упражнения, затем отправлялся в десятикилометровый пробег. Днем отдыхал, а к вечеру снова бегал, прыгал и помногу ходил.

В этих вечерних прогулках его обычно сопровождал Рашид. Студент искренне привязался к Щербакову и смотрел на него с нескрываемым обожанием.

— Возьмите и меня в горы, — как-то попросил он.

— Не знаю, Рашид, дело трудное, надо подготовку иметь.

— Сумею, — решительно проговорил тот, — все сумею делать, — горячо убеждал юноша.

— Вот начальник приедет, тогда и поговорим, — пообещал Михаил.

Каждое утро Щербаков и Рашид шли на станцию встречать поезд. И вот однажды на деревянный перрон сошла группа веселых молодых людей. Щербаков подошел к ним, и сердце его дрогнуло...

Возле знакомого Щербакову чемодана, в том же легком полосатом платье и соломенной шляпе с малиновым бантом стояла... Лена. Девушка тоже изумилась нежданной встрече.

— Вы... Здесь? Какими судьбами? — спросила она.

Немного успокоившись, Щербаков ответил:

— Видно, теми же, что и вы. В экспедиции Бархатова.

— Правда? — не скрывая радости, воскликнула девушка. — Ой, как хорошо!

Вышло это у нее совсем по-мальчишески. Разговор оборвался. Лицо Лены, смуглое от загара, зарделось. Она, как показалось Михаилу, смутилась.

Щербаков начал знакомиться с остальными участниками экспедиции. Их было пятеро.

— Мне о вас Лена рассказывала, — пожимая Михаилу руку, весело проговорила круглолицая симпатичная блондинка с ямочками на щеках. Она с любопытством рассматривала Щербакова.

— Галка, не смей...

— А я ничего особенного и не говорю.

Подал руку курчавый молодой человек, тот, который встретил Лену на вокзале.

— Малинин.

— Щербаков.

Они не произнесли больше ни слова.

Остальных Михаил знал. Оба были мастерами спорта, уже прославившимися в высокогорных восхождениях на Кавказе. Один из них — Осередко, невысокий, похожий на грузина, с черной острой бородкой, был неплохим художником. Его картины Щербаков видел на выставке в Москве. Мать у Осередко была грузинкой, а отец украинец. Подобно Айвазовскому, воспевшему море, Павел Григорьевич Осередко мечтал стать певцом гор, чтобы поведать людям о их чудесной красе. Щербаков запомнил одну его картину «Пурга в горах». В снежном вихре, среди высоких горных скал можно было различить фигуру с рюкзаком за плечами и ледорубом в руке. Большое мужество угадывалось в этом одиноком человеке, непокорно идущем навстречу ветру. И чувствовалось, что его воли не сломить разыгравшейся вокруг стихии.