Владимир Максаков - Глубокий рейд. Записки танкиста

Это новое задание было для меня не совсем обычным. Моя танковая рота, усиленная самоходными орудиями, десантом в составе взвода автоматчиков и отделения сапер, должна была прорваться через передний край обороны противника. Громя на своем пути штабы, автоколонны и склады врага, уничтожая небольшие подразделения и гарнизоны, она должна была пробиться на 60–70 километров в тыл гитлеровцев, в район железнодорожной станции Янков, находящейся в 36 километрах северо-западнее Винницы.

Станция Янков — важный магистральный узел путей, по которым противник снабжал этот участок фронта войсками, техникой, боеприпасами, горючим. Здесь рота должна перерезать дорогу, взорвать пути и привести их в такую негодность, которая бы затормозила движение к линии фронта людских пополнений и техники противника на несколько дней, навела бы сумятицу в его тылу, сбила бы с толку командование гитлеровцев перед наступлением наших войск в направлении Казатин, Проскуров, Тарнополь.

Долго продержаться в тылу врага с такой горсткой людей и танков, конечно, было невозможно. Да командование на это и не рассчитывало. После выполнения задания мы должны были прорваться обратно.

Для подготовки группы к рейду в тыл противника нам давалось пять дней.

— Задание сложное и ответственное, — сказал в заключение командир. — Командование придает большое значение успешному проведению рейда. Я уверен, вы свою задачу выполните с честью. Тщательней подберите экипажи. Людей можете взять и из других подразделений бригады. Ненадежные машины мы вам заменим вполне исправными. Там, в тылу врага, малейший технический недочет может привести к потере танка и гибели экипажа. Особых наставлений давать вам не буду. Вы командир опытный и всю сложность и ответственность задачи понимаете. Вам идти в тыл — вам и карты в руки. Необходимая помощь при подготовке будет в любое время оказана. Отправляйтесь отдыхать, а затем — к делу.

Уже приближался рассвет, когда я вернулся в расположение подразделения. Постоянное недосыпание давало себя чувствовать. Глаза слипались, мысли в голове путались, поэтому я решил сначала как следует выспаться, а затем уже приступить к подготовке рейда. До девяти часов приказал себя не будить, раздевшись, лег в кровать и мгновенно погрузился в глубокий сон.

Очнулся я от толчков и криков Закирова. Больше тридцати «юнкерсов» летело на нашу деревню, и оставаться в избе, было опасно.

Я быстро натянул сапоги, набросил на ходу полушубок и выскочил на улицу, В ясном солнечном небе, на светло-голубом его фоне, отчетливо вырисовывался строй вражеских бомбардировщиков.

Вблизи летящих машин появились хлопья разрывов снарядов наших скорострельных зениток. Небо прорезали зеленые трассы пуль. Меткий заградительный огонь заставил вражеский строй расколоться.

Но вот «юнкерсы» один за другим стали нырять вниз, сбрасывая бомбы. Сквозь шум ревущих моторов, беспрерывную стрельбу пушек и трескотню пулеметов послышался сначала слабый, а затем быстро нарастающий вой стремительно приближавшихся к земле бомб. Кругом загрохотали взрывы, облака дыма и поднятой в воздух земли нависли над деревней, закрыв все непроницаемой мглой. Я бросился к машине.

В деревне вспыхнули пожары.

Экипажи укрылись хорошо. Под днищами танков были отрыты щели, и только прямое попадание могло вывести людей из строя.

Кругом все дрожало от разрывов бомб. На смену первым вражеским бомбардировщикам прилетело еще штук восемнадцать, и бомбежка усилилась. Теперь уже казалось, что все горит и рушится и что этому не будет конца. Я боялся, как бы не пострадали мои машины. Но все это прекратилось так-же внезапно, как и началось, Наступила томительная тишина. Ноги как будто приросли ко дну окопа, и очень не хотелось выходить наружу, не хотелось видеть страшной картины разрушений.

Однако, выбравшись из щели, я был несказанно удивлен и обрадован. Несмотря на то, что на месте деревни осталась лишь груда развалин, ни одной нашей машины повреждено не было.

До десяти танков во время бомбежки вырвались в поле и там рассредоточились. Остальные, стоявшие в садах и огородах, остались невредимыми. И только у одного танка бомбой, разорвавшейся почти рядом с ним, сорвало ленивец, два катка, да изуродовало гусеницу и фальшборт. Не верилось глазам, что все обошлось так удачно.

Скоро пришел приказ переехать к новому месту расположения. Поврежденную машину взяли на буксир, я в рассредоточенной колонне двинулись в путь.

Неподалеку от деревни Марьяновки начинался глубокий лесистый овраг, тянувшийся вдоль высохшего русла извилистого ручья до самого совхоза имени Крупской. У начала оврага и предстояло расположиться нашей роте. Место для подготовки рейда группы танков в тыл противника было очень удобным. До нас здесь уже стояла какая-то часть, и мы очень обрадовались, увидев готовые, добротно сделанные землянки. Во многих из них были сложены небольшие печурки.

Двух часов оказалось вполне достаточно, чтобы освоиться в новых условиях и чувствовать себя, как дома. Землянки мы быстро привели в порядок, очистили от снега ведущие к ним дорожки, на нары натаскали свежей соломы. Заправив коптилки из сплющенных снарядных гильз, расселись у потрескивающих камельков, обсуждая подготовку к рейду.

Декабрь выдался в том году холодный. Чтобы не загустела смазка в моторах, машины приходилось все время держать на подогреве. Члены экипажей по очереди дежурили в танках, поддерживая их в боевой готовности. Остальные забирались в землянки и с наслаждением протягивали заскорузлые от мороза и масла руки к докрасна раскаленным печкам.

Короток зимний день. К четырем часам хмурый полумрак сгущался в сумерки, а затем быстро наступала и темная ночь. Я прилег на застланные соломой и брезентом нары и, нежась в тепле, вытянул ноги. После дня, проведенного на морозе, лежать в теплом месте — истинное блаженство.

В землянке собралось человек пятнадцать свободных от дежурства людей. Никто из них и не думал ложиться отдыхать, а все сбились в тесную кучку поближе к огню. На почетном месте, поодаль от растопившейся печки, где было и достаточно тепло, и в то же время не припекало, на перевернутом на попа чурбане сидел автоматчик сержант Овчаренко. Сегодня он прибыл к нам связным из подразделения автоматчиков той части, которую мы давно уже поддерживали в боях.

Белобрысый и худощавый, с никогда не угасающим смешливым огоньком в глазах, он рассказывал что-то такое, отчего все хохотали так заразительно и задорно, что и мне, не слышавшему, о чем идет речь, невольно хотелось вместе со всеми смеяться.

Овчаренко был общим любимцем. Любили его не только за простой веселый нрав, но и за храбрость, поразительную выносливость, честность. Несмотря на свои девятнадцать лет и мальчишескую хрупкость, он мог по трое суток не спать и при этом оставаться веселым и бодрым. Он мог незаметно пробраться к немцам, снять их часового и притащить «языка» в штаб подразделения. Он мог в любую минуту пойти за товарища в огонь и воду.