Владимир Максаков - Глубокий рейд. Записки танкиста

Было уже темно, поэтому людей решили сегодня не строить. Мне хотелось пройтись по землянкам, посмотреть, как разместились автоматчики, и познакомиться с людьми в обыденной обстановке. Зашли в первое отделение. Землянка представляла собой большое помещение с двухэтажными, сделанными из жердей, нарами, застланными сначала еловыми ветками, а сверху соломой. Посредине землянки находилась железная бочка из-под газойля, перевернутая на попа, с вырубленными отверстиями — вверху для трубы, а сбоку — для подбрасывания дров. Печь гудела и рычала, переваривая в своей утробе почти полкубометра еловых смолистых поленьев.

— …Нет, братцы, скажу я вам со всей ответственностью, что помереть по-человечески, как подобает бойцу, нашему Величко не придется, — рассказывал автоматчик Овчаренко своим товарищам какую-то историю. — Помяните мое слово. Да вот вы сами знаете, как нынче осенью он чуть не лишился жизни. Многих из вас в то время у нас еще не было, и я, если хотите, расскажу вам про тот случай.

Отовсюду послышались просьбы и оживленные возгласы. Увлеченные рассказом, солдаты нас не замечали, и мы молча остались стоять в темном углу.

— А дело было так, — продолжал сержант. — Пришла это к нам из армии баня, с машиной, которая одежу парит. Ну, дело, сами понимаете, нужное, хорошее, и приняли мы эту машину о радостью. Но только, значит, для этой операции пришлось нам остаться в обмундировании наших прародителей. Команда же, которая обслуживала эту парилку, целиком и полностью состояла из дамского персонала. Известно вам, какой стеснительный парень наш Величко. Однако костюмчик свой он все же снял. Схоронившись за кустами и прикрываясь ладонями, бочком подошел он к принимавшей белье девице и благополучно сдал его. Чтобы не привлекать своей особой внимания приехавших, решил это Величко вслед за другими поскорее отправиться в протекающую недалеко речку и подготовить свой стройный стан для чистой одежды.

— Ох, и разбирает же он этого Величко по косточкам, — шепнул мне на ухо Найденов. — А виновник сего, видите, лежит на нарах, с головой шинелью укрылся, будто не слышит. Нервный он парень, панике иной раз по пустякам поддается. Ну, вот, Овчаренко его и прорабатывает. Таким он спуска не дает. И, знаете, эти его безобидные шутки оказывают большое воздействие. Другой после такого разбора совершенно иным человеком становится.

— Встать! Смирно! — скомандовал Овчаренко, только теперь заметивший нас.

— Вольно, товарищи. Продолжайте заниматься своими делами.

Нам уступили места, и мы сели послушать. Интересно было, чем кончится эта история.

— Разрешите продолжать, — обратился к нам Овчаренко.

— Сказано — сделано, — продолжал он, получив наше разрешение. — Не успел Гриша Величко войти в реку, как, откуда ни возьмись, появились «мессеры», и начали они обстреливать, но не нас, а танкистов, стоявших в другом перелеске. Одна очередь прострочила по воде, прямо у Гриши перед самым носом. Все, конечно, продолжают купаться, а Гриша повернулся налево кругом да галопом в расположение подразделения.

Величко отбросил шинель и теперь, сидя на нарах, с мольбою посматривал на сержанта. Много бы отдал он за то, чтобы сержант прекратил этот неприятный разговор. Но Овчаренко, словно и не замечая его, с невозмутимым видом продолжал:

— Гриша знал, что там в предвидении такого неприятного случая заблаговременно были вырыты щели. По свидетельству очевидцев, скорость, которую развил Величко, равна была приблизительно двадцати километрам в час. Прибыв таким способом в расположение роты, он бросился в первую, подвернувшуюся ему под ноги щель. А из щели этой раздался такой крик, что у меня мороз по коже пробежал, хотя я и не робкого десятка. Кричала наша гостья, начальник машины-парилки, особа лет сорока. Она решила, что в нее прямым попаданием угодила авиабомба. Бедная женщина издала «предсмертный» крик.

Оглушенный раздавшимся под ним визгом, а также треском зениток и разрывом небольших бомб, действительно сбрасываемых «мессерами», обалдевший Гриша выскочил из щели, словно цирковой прыгун. А оттуда все еще раздавались вопли пострадавшей. Величко бросился в соседнюю щель и плашмя рухнул на дно. Но здесь произошло явление еще более страшное, совсем чуть не лишившее Гришу рассудка.

Оказывается, там опасались от налета не одна, а несколько девушек.

Что только творилось тогда — одному богу известно. Люди видели, как из свежее отрытого окопчика выброшено было голое тело, которое, мелькая среди кустов, быстро скрылось в неизвестном направлении.

Дружные взрывы хохота прервали рассказчика. Подождав, пока слушатели приутихли, Овчаренко серьезно продолжал:

— Через час нашего голого рыцаря, всего окровавленного, доставили в медсанбат. Угодил он по своей собственной вине, из-за паникерства, под фашистский огонь. Пуля всегда таких людей любит — это не секрет для нашего брата-солдата. А какая отсюда мораль, — всем ясно. Будешь дрожать за свою шкуру — себя не спасешь и товарищей насмешишь. Настоящий наш солдат врага будет бить и сам останется жить. Хвалить его будут, орденами и медалями награждать, и девушки от него не станут шарахаться.

Автоматчики смеялись. Величко сидел красный, как бурак, и вытирал пот с лица.

— Хороший у нас народ, — любовно посматривая на своих десантников, сказал Найденов.

Ребята были молодые, здоровые. Таких не испугаешь никакими трудностями и опасностями. Они быстро приспосабливаются к окружающей обстановке и везде чувствуют себя как дома. Даже в сыром и холодном окопе под дождем и под пулями неприятеля они не падают духом.

Поговорив здесь с бойцами, мы отправились в другие землянки и везде слышали то шутки и смех молодежи, то серьезные житейские разговоры «старичков», вспоминавших об оставленной, казалось, такой далекой и в то же время близкой, довоенной жизни в родных краях, жизни в кругу дорогих и близких людей.

Я был очень доволен приданными автоматчиками. С такими людьми можно было идти хоть на край света.

Двух автоматчиков Найденов отправил проводить меня. Когда мы по пояс в снегу добрались, наконец, до места, танкисты уже отдыхали. Закиров хлопотал у печки, напевая себе под нос что-то заунывное. Увидев меня, он обрадовался.

— А, товарищ командир! Садись кушать. Закир хороший пилов делал. Очень хороший пилов!

— Откуда ты взял рис, баранину? — строго спросил я его.

— Помпохоз хорош чиловек, сам дал. Говорит: на, Закир, продукт. Делай пилов командиру.

Рассказывая это, Закиров не смотрел мне в глаза. Опять он, небось, часа два ходил за помпохозом, добродушным, невоенного склада старичком, доказывая, что меня нужно кормить сейчас как следует и что он доложит замполиту, если не будет отпущено то, что требуется.