И. Глебов - Подвиг продолжается

«Выправить новый паспорт».

— Я вам не «барышня», а товарищ младший милиционер, — сердито поправила Федорова обладателя каракулевой шапки и протянула ему анкету. — Заполните и приходите через два дня.

Гражданин с анкетой сел за стол и старательно заполнил все графы. В графе «возраст» он жирно вывел «50 лет».

Спустя несколько дней гражданин в каракулевой шапочке стоял перед столом делопроизводителя в Царицынской губернской комиссии по борьбе с трудовым дезертирством и, протягивая новенькую паспортную книжку с вложенной в нее повесткой о трудовой мобилизации, скороговоркой подобострастно доказывал:

— Повесточку мне, извольте посмотреть, по ошибочке выписали. Пятьдесят мне стукнуло еще на троицу. Стало быть, я не подпадаю под закон о трудовой мобилизации. Там, если помните, сказано: «...привлечь к обязательной трудповинности граждан в возрасте до 50 лет исключительно». А мне, извольте заглянуть в документик, — 50 лет. Покорнейше прошу выдать справочку об освобождении меня от трудмобилизации по преклонности лет.

Делопроизводитель посмотрел на розовое, пышущее здоровьем лицо просителя, поморщился и положил перед собой списки граждан Царицына, подлежащих трудовой мобилизации.

— Фамилия? — коротко спросил он.

Гражданин угодливо перегнулся.

— Мошкин, Григорий Иванович. На «мэ» ищите.

Делопроизводитель отыскал в списке Мошкина Г. И.

Против его фамилии в графе «возраст» стояло «45 лет». Делопроизводитель с недоумением посмотрел на паспорт, на розовощекую личность в каракулевой шапке, на запись в списке.

— Сюда, позвольте заметить, — гражданин Мошкин указал на списки, — досадная описочка вкралась...

Делопроизводитель вздохнул и выписал «отставное свидетельство».

Царицынский Совет решил мобилизовать, привлечь к труду паразитические элементы, заставить их принять участие в восстановлении разрушенного войной хозяйства и предприятий города.

Но бывший владелец крупной пекарни Мошкин получил законное освобождение от трудповинности.

Когда он откланялся, делопроизводитель, которого не оставляли сомнения насчет возраста Мошкина, прошел в кабинет председателя губернской комиссии по борьбе с трудовым дезертирством Трушева и рассказал ему о своих сомнениях. Отпустив его, Трушев позвонил Карлу Каспаровичу Поге, недавно назначенному председателем губЧК.

— Может, и не стоило беспокоить вас из-за этого Мошкина, — сказал он в заключение. — Но не скрывается ли за этим недоразумением что-нибудь другое?

— Я пришлю к вам чекиста с ордером на обыск у гражданина Мошкина, — раздался голос Поги в телефонной трубке. — Посмотрите, что он представляет из себя. Ну, а если ваши подозрения не подтвердятся, извинитесь перед ним. Куда ни шло.

В Царицыне свирепствовал голод. Трудовой люд тяжело переживал это бедствие. Советская власть, напрягая последние силы, старалась помочь голодающим, но средств для этого было мало. И росла дороговизна, обесценивались деньги. На рынке за пуд ржаной муки требовали 300 тысяч рублей.

Однако Мошкин не испытывал лишений. Советская власть национализировала его пекарню, но Мошкину удалось припрятать капиталы и драгоценности. И жил он по-прежнему на широкую ногу. Получив освобождение от трудмобилизации, Мошкин затеял свадьбу. Овдовел он несколько лет назад и теперь сосватал молодую невесту. Его прислуга с ног сбилась, готовя свадебный стол. В разгар этих хлопот к Мошкину и пожаловали нежданные гости.

Пришел сам Трушев в сопровождении чекиста, участкового инспектора и двух понятых.

— Чем могу быть полезен? — встревоженно спросил бывший владелец пекарни, пропуская гостей в богато обставленную гостиную.

— Разрешите произвести у вас обыск, — без лишних слов предъявил чекист ордер.

Целью обыска был старый паспорт. Мошкин и не подозревал о столь незначительной, на его взгляд, причине визита представителей власти. И старый «утерянный» паспорт быстро обнаружился в одной из книг в шкафу. Потребовали у хозяина новый паспорт и, раскрыв оба паспорта, рядышком поднесли к завлажневшим вдруг глазам Мошкина. Старый паспорт свидетельствовал, что бывший владелец пекарни на пять лет моложе и, стало быть, самый заурядный мошенник.

Мошкин так и намеревался держать два паспорта: новый — для власти в виде «охранной грамоты» от трудовой мобилизации, старый — для невесты, чтобы выглядеть в ее глазах бравым молодцом. Теперь он понял, что его ждут крупные неприятности, и решил как-то выкрутиться из щекотливого положения.

Но как? Пуститься в объяснения? Или умилостивить? Последнее, пожалуй, вернее. В прошлом Мошкину не раз удавалось откупаться от блюстителей закона и выходить сухим из воды. Он изобразил на лице виноватую улыбку.

— Давайте забудем этот инцидент. Вот возьмите. Здесь ровно сто тысяч. — Мошкин протянул Трушеву толстую пачку денег.

Трушев переглянулся с чекистом и взял деньги.

— Ровно сто? Считать не надо? — громко спросил он, чтобы слышали понятые и милиционер.

— Тсс! Как одна копейка, — приглушенно подтвердил хозяин, оглянувшись на отвлекшихся чем-то свидетелей. — Не откажите и вы принять от меня подарочек, — сунул он чекисту пачку поменьше. — Вам семьдесят. Надеюсь, вас устроит такая сумма?

— Вполне, — согласился чекист и опустил взятку в карман. — А теперь одевайтесь, на улице — декабрь.

— Куда? — растерянно спросил хозяин.

— В ЧК — за взятку и за мошенничество, — холодно объявил чекист.

Понятые, разобравшись, наконец, в чем дело, засмеялись и, окружив незадачливого взяткодателя, вывели его на улицу.

Мошкина посадили в тюрьму. Через несколько дней, перед новым 1922 годом, его судили. Судья приговорил мошенника к штрафу в сумме 5 миллионов рублей в пользу голодающих.

Свадьба расстроилась. Неожиданно обедневший бывший владелец пекарни взял в руки лом и в компании себе подобных под присмотром милиционера принялся выдалбливать на Волге вмерзшие в лед бревна, которые затем распиливали на дрова, отапливая ими в ту холодную зиму школы и детские приюты.

В длинных, просторных помещениях властвует тишина. Люди в синих халатах бережно и бесшумно проносят какие-то папки, свертки. Большие полки в несколько ярусов заполнены ими до отказа.

...Архив... Бумаги, подшивки, рукописи, и документы первых лет Советской власти... С каким-то душевным трепетом всматриваемся в эти подчас плохо сохранившиеся документы с записями на неиспользованных бланках царских канцелярий, на грубой оберточной бумаге.