Юрий Гаврюченков - Кладоискатель и доспехи нацистов

Мы помчались собираться и оправляться, переобуться, кому надо, и прочее, что необходимо перед маршем. Идти придется далеко, без остановки и быстро.

Достав из рюкзака АПС, я отошел облегчиться по-большому. Терпеть не могу справлять нужду прилюдно. Я все-таки джентльмен и даже в обстановке повышенного риска стараюсь соблюдать приличие.

Чтобы не испачкать штаны, я забрался на величественный пень с трухлявой сердцевиной и нагадил ему в душу. Автомат стоял прислоненный рядом. В руке я держал пучок широкой травы.

Звенели комары. Сгущались сумерки. Приглушенно журчал впереди ручей. Даже безгласный организационный шум нашей кодлы казался не столь уж громким.

Пользуясь случаем, я рассмотрел рассаженные утром колени. Царапины покрылись грязной коркой, словно я лазил на четырех костях, как минимум, неделю. Вообще-то мои внутренние часы примерно столько же и отстучали: наполненный вереницей запредельной остроты приключений день стоил обычных семи суток моей и без того богатой впечатлениями жизни.

Сделав дело, я встал, застегнулся и взял автомат. Уходить почему-то не хотелось. Я вдруг понял, что остался наедине с Лесом. А Лес был чем-то большим, нежели скопище деревьев, выросших на костях мертвецов. Он звал меня, и я шагнул вперед.

Я полностью отдавал себе отчет в том, что делаю. Знал, что в лагере меня покамест не хватились, а если хватятся – тотчас поверну назад. Однако время в запасе имелось.

Влекло меня к ручью. Едва он показался из-за деревьев, как я остановился. Сделал еще шажок и замер не дыша. Весьма кстати.

Из зеленой копны, которую я поначалу принял за растительный сгусток, выбрался человек. Он был высок и налысо брит. Лицо его показалось мне смутно знакомым. Человек снял заляпанную кровью милитари, положил ружье, напоминающее толстую замшелую ветку, и принялся отмываться в ручье. Правую половину спины и плечо покрывала сложная вязь татуированного кельтского узора. Я ни у кого из знакомых не мог припомнить такой.

Не рискуя далее испытывать судьбу, я опустил глаза. Люди чувствуют, когда на них смотрят, а заметь меня этот человек – одним трофейщиком станет меньше.

Вот я и стоял, ждал, когда он завершит омовение. Внутри у меня царило странное оцепенение и покой. В подобный коматоз, наверное, впадает птичка, когда мимо проползает змея. Древняя защитная реакция.

Человек так и не допер, что за ним подглядывают. Стемнело, да и мой КЗС обладал неплохими камуфлирующими свойствами. Но главное, я сохранял неподвижность.

Пока купальщик облачался в маскировочный прикид, я отвалил задом наперед, потерял его из поля зрения и, сделав вывод, что он тоже не видит меня, поспешно ретировался.

Древолаз засадный действительно оказался нашим старым другом. В особенности другом Пухлого. Мои догадки подтвердились.

– Ты видел Вову Богунова, – уверенно заключил Пухлый, выслушав описание остроконечного кельтского орнамента. – Татуировку он наколол после армии, тебе простительно не знать.

– Что же ты его не шлепнул? – укоризненно спросил Боря. – У тебя же «стечкин» был.

– Я о нем даже не вспомнил, – честно признался я.

Навьюченные трофейщики обступили меня, опасливо поглядывая в сторону ручья.

– Может быть, и правильно, что ты не стал за пистолет хвататься, – задумчиво произнес Пухлый. – Нас и так мало осталось.

– Ну, Рыжий, какая сволочь! – возмутился Дима. – Зачем же он своих друзей долбит?!

Трофейщики пребывали в непонятках. Я помалкивал насчет Доспехов Чистоты и охотящихся за ними «светлых братьев». Ребятушки способны ради своего спасения привязать меня к дереву, оставив на съедение диким зверям и цивилизованным арийцам. Либо договориться с «братьями» о капитуляции с последующей выдачей нужного им человека. Такой обмен был бы вполне в их духе.

– Между прочим, друзей он как раз щадит, – заметил Чачелов.

Действительно, Вова Рыжий меня, Пухлого, Крейзи и Диму не тронул, хотя мог пристрелить еще утром, за компанию с Акимом. Валил он только тех, кого не знал, за исключением лесника, к которому испытывал вполне заслуженную ненависть.

– Зачем он этим занимается? – продолжал гадать мент. – Устроить такую бойню – это каким же отморозком надо быть?!

– После армии Вова сильно изменился, – пробормотал Пухлый, словно оправдывая дружка. – За бутерброд способен Родину продать. И вообще он аморальный типус.

Я же все никак не мог взять в толк, каким образом на меня вышли. Да еще отыскали в проводники моего товарища. Интересно, сколько Рыжему заплатили, чтобы он вписался в такую затею? Наверное, много – такая работа стоит дороже бутерброда.

– Пошли посмотрим, – сказал мне Пухлый. Он проверил наличие патрона в казеннике ганс-винта.

– А вы, исчезающее племя, – обратился он к остаткам отряда, – сидите очень тихо. Помните, что Глинника ежики уже вовсю точат.

У ручья мы нашли мину. К воде между кустов открывался удобный проход, и там стоял натяжник. Иди я без Пухлого – обязательно бы подорвался. Чачелов же словно знал, где будет шнур. Похоже, древолазом действительно был Вова Богунов. Старые друзья мыслили одинаково.

Чачелов снял мину и убрал ее в рюкзак. Я такие изучал на военной кафедре: противопехотная осколочная мина заградительная ПОМЗ-2М. В рубчатый корпус вставляется 50-граммовая толовая шашка и взрыватель без замедлителя. Стоит выдернуть чеку – и мгновенно становишься фаршем.

– Хуевая хуйня, – поделился Вован результатами наблюдения. – Он заметил твои следы. Вот, – показал он, – Рыжий подходил к тому месту, где ты стоял и смотрел. Теперь он знает, что ты его видел.

– Чем это плохо? – осведомился я.

– Он будет стараться ликвидировать тебя как единственного свидетеля. Тебе не помешало бы переобуться. Это поможет, если только он уже не установил, кому конкретно принадлежат следы. А вообще-то нам нужно уходить как можно быстрее. Одним натяжником Рыжий не ограничится.

– Это точно, – согласился я.

Следопуты ждали нас в полнейшем безмолвии.

– Уносимся как бешеные сайгаки, – не стал вдаваться в подробности Пухлый.

Тон его был настолько серьезен, что желающих получить разъяснения не нашлось. Пухлый торопился, понимая, что теперь мы лишены даже того жалкого иммунитета, который был у нас, как у друзей древолаза, пока он не понял, что идентифицирован. Устроенное им мочилово – штука слишком зверская, чтобы выпускать из леса очевидцев, пусть они даже и товарищи по детским играм. Теперь Рыжий перехлопает нас поодиночке. «Вот и вся любовь».

Корявая твердь под каблуками известила, что мы выбрались на дорогу. Вокруг было не видно ни зги. Нам оставалось усердно пешедралить, осязая ногами путь, чтобы не сбиться.

На заднице у Димы снова запиликала «Моторола». В прозрачном оконце футляра загорелась надпись «Call».