Карл Май - На Тихом океане

— Well; но мне кажется, что у вас в голове вновь все смешалось!

Войдя в каюту, он обрушился на стул, затем положил ноги на другой.

— Чарли, не желаете заключить пари?

— О чем?

— То, что вы себе напридумывали, на самом деле — величайшая глупость.

— Я не собираюсь спорить.

— Почему?

— Потому что в ближайшее время вы сами сможете убедиться в том, что вам, прими я ваше предложение, грозило бы поражение.

— Неслыханно! Ну скажите на милость, зачем вам понадобились эти рубашки?

— Чтобы их надеть.

— Неужели же нельзя обойтись без этого?

— Прежде всего, ответьте мне, пожалуйста, есть ли у вас старая пробка?

— А зачем, ради всего святого?!

— Чтобы поджечь, а затем намазать сажей открытые участки кожи.

— Господи! Да говорите же яснее!

— Я намереваюсь, одевшись в эти рубашки с Махабой и намазавшись жженой пробкой, явиться к Та Ци и поймать его.

Тут он вскочил на ноги.

— Да, да, да, навеки лишь да! Но, ради небес, скажите, как вам в голову пришла мысль явиться к Та Ци под личиной каторжан?

Я рассказал ему все, что слышал, будучи спрятанным за баком.

— Но это же дьявольски опасно!

— В этом нет ни малейшего намека на опасность.

— Вы не понимаете! Вы один из тех крикунов, которые абсолютно не задумываются ни о здоровье, ни, тем паче, о жизни. Я вам сейчас расскажу, как надо действовать, и тогда вы будете вынуждены со мною согласиться.

— И как же?

— Мы приходим к Теланджангу, разыскиваем этого Та Ци и заставляем его сказать, где находится Мост Тигра.

— Как же вы хотите его заставить?

— Ну, сперва добром, а если он не согласится, ему всыпят как следует.

— Но вы же сами говорили, что из этих китайцев и клещами ничего не вытянуть!

— Да поймите же вы, наконец, что с тех пор, как мы с вами познакомились, мне крайне не хочется знакомиться с вашим трупом. Впрочем, мне не остается ничего более, как умыть руки!

Весьма рассерженный, он около часа ходил взад-вперед по палубе, упорно меня не замечая; затем подошел и, положив мне руку на плечо, спросил:

— Вы уверены, что маскарад с переодеванием будет удачным?

— Да.

— Квимбо уже обработал рубашки. Когда вы собираетесь отплыть?

— Завтра. Сегодня нам предстоит зайти в Каморту и сдать беглецов.

— Вы полагаете, мы в состоянии схватить Та Ци?

— Да.

— Однако, если вы все у него узнаете — это будет уже излишне.

— Но мы должны его обезопасить!

— К чему? Он же не сможет нам более навредить.

— Если он увидит, что я, все у него узнав, возвращаюсь на яхту, разве он не предпримет все от него зависящее, чтобы помешать нам?

— Но он не успеет ни догнать нас, ни опередить, дабы предупредить сообщников на Мосту Тигра.

— Это так, но нам не известно, чем воспользуется эта банда, чтобы обезопасить себя. Нет, мы должны пленить Та Ци и доставить его на корабль.

— Если вам это удастся, я скажу, что это мастерство высшего ранга! Когда вы намерены заняться раскрашиванием?

— У меня будет время после ужина. А цепь я надену завтра утром.

— Какую цепь?

— Которая была на одном из беглецов.

— Вы считаете, что это необходимо?

— Я думаю, вы согласитесь, что китаец гораздо скорее сочтет меня за беглого, если я явлюсь к нему в таком обличье.

— Хочется верить. А что же делать мне?

— Вам нужно подойти к восточному побережью острова, встать на якорь против того места, где торчат три бамбуковых шеста, и ждать.

— Что ж, поступайте так, как решили!

Я стал заниматься приготовлениями. Меня весьма обрадовала готовность Махабы сопровождать меня. Я проинструктировал его настолько, насколько это представлялось возможным.

Еще засветло приблизились мы к Каморте, холмистому острову с пышной растительностью, со всех сторон его окружали коралловые рифы. Вообще же остров этот своим спокойствием являл зримый контраст с остальными гаванями Индийского океана.

Невдалеке от побережья мы увидели свайные жилища никобарцев, а далее за ними открывались постройки колонии.

Мы бросили якорь и в этот момент увидели группу людей, несших через вязкий ил к воде легкую лодку и человека. Дойдя до воды, они опустили лодку, усадили в нее человека и, сев сами, принялись грести в нашу сторону.

Некоторое время спустя человек стоял у нас на палубе. Это был англичанин, комендант колонии. Удостоверившись, что на борту нет больных, он разрешил нам пристать к берегу. Но чтобы не заразиться лихорадкой, нам было предложено на ночь оставаться на яхте.

Узнав, что привело нас на остров, он проявил любезность и готов был принять беглых каторжан незамедлительно. Затем на вопрос, известно ли ему имя Та Ци, он ответил:

— Безусловно. Та Ци — купец, живущий на Теланджанге, а поскольку он единственный, кто снабжает нас всем необходимым, мы делаем для него известные послабления.

— Он честный человек?

— Конечно, если позволительно говорить о честности применительно к таким людям, как китайцы.

— А где он живет на Теланджанге?

— На северной оконечности.

— А на западном, там, где стоят три шеста?

— Там хижина одного старого аборигена. Но вы, видимо, уже бывали здесь раньше?

— Нет, мне поведали об этом, сами того не зная, наши каторжане. Кстати сказать, Та Ци — вовсе не честный человек, каким вы себе его представляете.

— Это заблуждение, сэр!

— Нет, и я вам это докажу.

Теперь лишь я сообщил чиновнику обо всем, что мне удалось подслушать. Последний, несмотря на все удивление, поверил мне и, кроме того, выразил желание теперь же выслать лодку с сипаями к Теланджангу с тем, чтобы схватить Та Ци.

Разумеется, мы отговорили его, объяснив, каким образом собираемся заполучить разбойника. Чиновник был с нами абсолютно согласен и, захватив арестантов, уехал на берег.

С наступлением вечера мы с Квимбо занялись тем, что стали закрашивать мне руки, ноги и лицо жженой пробкой. Закончив, Квимбо с удовлетворением истинного художника, завершившего очередной шедевр, осмотрел меня с ног до головы.

— О добрый, бравый Германия, ты красив, как прекрасный, добрый, мужественный Квимбо! Минхер Германия теперь как кафр-басуто!

Расточая восторги по поводу того, сколь многими достоинствами художника обладает он и сколь многими прелестями стал обладать я благодаря его стараниям, Квимбо сокрушался лишь о том, что его не берут с собой; мне тоже было крайне жаль. Однако это было небезопасно: китаец и кафр непременно узнали бы друг друга.

В предрассветном тумане следующего утра мы снялись с якоря и вышли из гавани. Взяли курс на Батти-Малв и, как только попали в течение, спустили лодку.

— Удачи! — крикнул на прощение Раффли, и мы погребли.

Течение было сильным, и мы почти не прилагали усилий. Махаба, рассмеявшись, обратился ко мне: