Валентин Ежов - Белое солнце пустыни

— Да ты что! Мы даже лиц-то их не видели, понимаешь?

— Я понимаю, а Абдулла не поймет. Эх, ты, Рахимов, здесь родился, а Востока не понимаешь. Сперва надо было с ним управиться, а потом уж жен освобождать… Восток — дело тонкое.

— Значит ты должен взять баб!

— Многовато для меня, — улыбнулся Сухов. — Одну бы мог для услаждения жизни.

Рахимов сразу посуровел.

— Не надо с этим шутить. Это первые освобожденные женщины Востока.

Сухов продолжал улыбаться. Вдруг он увидел Саида, который, прихрамывая, появился из-за бархана.

— Ты как здесь оказался? — удивился Сухов.

— Стреляли, — ответил Саид и уселся на песок.

— Слушай, Сухов, — сказал Рахимов, воспользовавшись паузой, — я тебе человека дам, лошадь, пшена… а, Сухов? Доведи их до Педжента. Сейчас ведь, может, на триста верст никого из наших…

— Это точно, — согласился Сухов.

— Вот и хорошо, — почему-то обрадовался Рахимов, — вот и договорились… По коням! — заорал он, вскочив на ноги. Сухов продолжал лежать на песке, удивленно глядя на него.

— Товарищи женщины! — Рахимов уже был в седле. — Не бойтесь! С вашим мужем-эксплуататором мы покончим, а пока вы поступаете в распоряжение товарища Сухова. Он будет вас кормить и защищать. Он хороший человек!

— Стой! — закричал Сухов. — Стой! — Он вскочил на ноги.

Но отряд уже скакал вслед за Рахимовым, оставив Сухову молодого красноармейца Петруху с лошадью и женщин.

Сухов подскочил к Петрухе и схватил его винтовку.

Но выстрела не получилось — осечка.

— Тьфу! Чтоб тебе! — Сухов в сердцах стукнул прикладом о песок, и раздался выстрел. — Ну что же мне, всю жизнь по этой пустыне мотаться?!

Саид молча наблюдал за Суховым.

— Не ходи в Педжент, — сказал он, когда Сухов, бросив винтовку, повернулся к женщинам. — Абдулла придет туда.

— Конечно придет. Разве бросит он своих баб, — буркнул Сухов. — Подъем! — закричал он женщинам. Те испуганно вскочили на ноги.

— Отдай коня! — приказал Сухов Петрухе и показал на Саида. Петруха передал повод коня Саиду. — А как вы их различали? — Сухов смотрел на закутанных в чадры женщин.

— Вот список, — подскочил к нему Петруха, вынув, из кармана лист бумаги.

Сухов взял список, некоторое время разглядывал его, потом приступил к перекличке.

— Зарина, Джамиля, Гюзель… — читал он имена женщин, а те одна за другой выстраивались перед ним в шеренгу, как солдаты. — Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай…

Гюльчатай в сторонке на песке играла с черепахой.

— Гюльчатай! — Сухов повысил голос Гюльчатай, бросив черепаху, подбежала к остальным женщинам.

— Напра… — крикнул Сухов, когда она заняла свое место в шеренге, и… вспомнил вдруг свою супругу Екатерину Матвеевну. Она стояла, прислонившись к молодой березке, такая далекая, такая непохожая на этих закутанных в чадры женщин пустыни…

— За мной, барышни, — скучно сказал Сухов, так и не закончив команды.

Тяжело вздохнув, он зашагал по песку. Женщины гуськом заспешили следом; за ними шел Петруха. Саид верхом на коне замыкал «колонну».

А Сухов мысленно писал бесконечное письмо своей Катерине Матвеевне:

«Душа моя рвется к вам, ненаглядная Катерина Матвеевна, как журавль в небо. Однако случилась у нас небольшая заминка… Полагаю, суток на трое, не более, а именно: мне, как сознательному бойцу, поручили сопровождать группу товарищей с братского Востока. Отметить надобно — народ подобрался покладистый, можно сказать, душевный, с огоньком, так что ноги бегут по горячим пескам в обратную сторону, потому как долг революционный к тому нас обязывает…». [1] [1] Текст писем Марка Захарова. [2] Стихи Булата Окуджавы…

Они подошли к Педженту в разгар солнечного дня. Пыльный, каменный, одноэтажный городишко, отделенный от пустыни полуразрушенной стеной, был заметен издали по причине дворцовой постройки с куполами и минаретами, возвышавшейся над пологими барханами пустыни.

Сухов продолжал свое письмо:

«Еще хочу сообщить вам — дислокация наша протекает гладко, в обстановке братской общности и согласия. Идем себе по пескам и ни о чем не вздыхаем, кроме как об вас, единственная и незабвенная Катерина Матвеевна. Так что вот зазря убиваться не советуем. Напрасное это занятие…».

Миновав несколько кривых улочек города, Сухов и его спутники вышли к Педжентскому дворцу. Щедро украшенное резьбой по камню и изразцовым орнаментом главное здание дворца было окружено высокой стеной. Дверь, ведущая во внутренний двор, была заперта. Над ней висела вывеска: «Музей Красного Востока».

Сухов постучал в окованную железом дверь. Тотчас же, будто их ждали, из-за нее последовал ответ:

— Умоляю, только не в музей! Здесь в еличайшие ценности!

Голос был взволнованный, с чистым русским произношением.

— Погоди, — сказал Сухов, — открой дверь… Ты откуда взялся? — спросил он, увидев на пороге пожилого русского человека с бородкой клинышком и тюбетейкой на голове.

— Я хранитель музея. Моя фамилия Лебедев.

— Понятно, а где население?

— Спряталось. Прощу вас, уведите отсюда гарем, здесь величайшие ценности!

— Вот что, товарищ хранитель, — строго сказал Сухов, — эти девять освобожденных женщин Востока — тоже величайшая ценность. И давайте не спорить. Вопросы есть? Вопросов нет. За мной!

Сухов отодвинул хранителя и шагнул во двор. За ним последовали Петруха и женщины.

Лебедев остался у двери; он растерянно смотрел на бандита из шайки Абдуллы, который следил за ним из-за колонны, угрожающе выставив револьвер.

Сухов вытащил из кармана гимнастерки список.

— Джамиля, Зарина, Гюзель… — приступил он к перекличке. Все женщины оказались на месте, кроме Гюльчатай, которая разглядывала вывеску музея.

— Гюльчатай! — повторил Сухов. Торопливо перебежав двор, та заняла свое место. Второй бандит в чалме выглянул с галереи второго этажа. В левой руке он держал ломоть дыни.

— До свидания, барышни, — сказал Сухов и передал список Петрухе.

— Может, еще денек побудете, товарищ Сухов? — взмолился тот.

— Да не робей, Петруха, — бодро сказал Сухов. — Завтра придет Рахимов, заберет тебя отсюда.

Бандит в чалме с удовольствием ел дыню.

Саид сидел, поджав под себя моги, у стены, за дверью музея, и негромко напевал себе что-то под нос.

— Ну, Саид, счастливо оставаться, — сказал ему Сухов, — а я только в море ополоснусь и в дорогу… Смотри, больше не закапывайся…

Саид, продолжая напевать, смотрел вслед Сухову, спускающемуся к берегу моря.

Бандиты напали на Петруху, как только Сухов покинул дворец. Жестоко избив его, они выгнали жен Абдуллы на улицу.

Петруха остался лежать ничком на каменных плитах музейного двора. Лебедев подбежал к нему, плеснул на окровавленное лицо воды…