Робер Мерль - Остров

— Мстить за воина не женское дело, — заявил он наконец.

— Неправда, — возразила Ваа, качая головой. — Женское, когда нет мужчины.

Он вглядывался в нее. Нет, это даже не дерзость. Она неспособна на дерзость. Мысли ее сложены в голове, как орехи в беличьем дупле. И по мере надобности она вынимает их одну за другой, ни с кем не считаясь.

— У Тетаити есть ружье и нож, а у тебя?

— Нож. — И добавила: — Я убью его, когда он будет спать.

Парсел пожал плечами.

— Ты не сделаешь и двух шагов в «па».

— Я его убью, — повторила Ваа.

— Слушай, — сказал он, приходя в отчаяние, — ты никогда этого не сделаешь. Я запрещаю тебе, и ты меня послушаешься.

Она смотрела на него чуть ли не целую минуту. Мысль, что Адамо может ей приказывать, была для нее нова, и она не знала, как поступить: принять ее или отвергнуть?

Ваа прищурила глаза. Казалось, размышления утомили ее.

— Ты не мой танэ, — сказала она наконец.

— Все равно, я запрещаю тебе! — крикнул Парсел, и в голосе его прозвучала угроза. Он нащупал слабое место и сосредоточил на нем свою атаку.

— Ты не мой танэ, — повторила Ваа, как будто черпая силы в этом повторении.

И вдруг она улыбнулась. Ее унылое, неподвижное лицо сразу преобразилось. У нее была чудесная улыбка, добрая, сияющая. И такая неожиданная на этом каменном лице. Она сразу осветила грубые черты, казалось не созданные для радости. Теперь, озаренное ярким светом, ее лицо стало почти красивым. В самой ее глупости было что-то милое.

— Даже своего танэ я слушалась не всегда, — сказала она, и ослепительная улыбка, игравшая у нее на губах, понемногу становилась все печальнее.

— Что же он тогда говорил? — спросил Парсел, удивленный.

Она подняла голову, выпрямилась, расправила плечи и сказала по-английски, передразнивая голос и даже интонацию Мэсона:

— You are a stupid girl, Vaa! [29]

Сходство было поразительное. На секунду Парселу показалось, что он видит перед собой Мэсона.

— А ты что ему говорила?

— I am! I am! [30]

Парсел рассмеялся.

— Так он научил меня отвечать, — объяснила Ваа простодушно.

Удивительное дело! Кто бы мог подумать, что Мэсону был в какой-либо форме доступен юмор?!

— А после этого, должно быть, ты его слушалась?

— Нет.

— Как нет?

— Нет, — сказала Ваа. — Нет, не слушалась.

— Почему?

— Я упрямая.

По-видимoму, она снимала с себя всякую ответственность за свое упрямство. Она была упряма точно так же, как камень может быть круглым или квадратным. Такова уж ее натура. С этим ничего не поделаешь.

— Значит, ты не слушалась?

— Нет.

— А что же делал вождь?

— Бил меня по щекам, — ответила Ваа.

Парсел насмешливо поднял брови. Это бросало неожиданный свет на интимную жизнь супружеской пары. Великолепная миссис Мэсон, которой муж так гордился, была, по-видимому, мифическим существом, выдуманным для поддержания престижа Дома эта леди была лишь глупой девчонкой, которой приходилось давать пощечины, чтобы ее образумить.

— Ну а потом?

— Потом я слушалась, — ответила Ваа, и ее грубое лицо снова осветила очаровательная улыбка.

— Ну что же, меня ты тоже послушаешься, — сказал Парсел твердо.

Улыбка Ваа погасла, и лицо ее больше, чем когда-либо напоминало сейчас глыбу базальта, отколовшуюся от береговой скалы.

— Я убью Тетаити, — спокойно проговорила она.

— Но как? — воскликнул Парсел нетерпеливо. — Можешь ты объяснить как? Он никогда не выходит из «па».

— Не знаю, — ответила она. — Я войду.

— Но как? Отвечай! Как ты войдешь? Через ограду? Ауэ, женщина, с твоим-то животом!

— Нет.

— Может, пролезешь снизу?

Но его ирония не дошла до Ваа.

— Нет, — ответила она серьезно.

— Послушай, ведь ночью он зажигает в «па» огни. Он тебя увидит.

— Я его убью.

— Ночью он караулит. Он и его женщины.

— Я его убью.

Тут всякий потерял бы терпение! Ваа неспособна охватить одновременно замысел и способ его осуществления. Она может держать в голове только одну мысль, вернее лишь полмысли.

— Слушай, Ваа. У него есть ружье. Это воин. А ты женщина и ждешь ребенка. Как же ты поступишь?

— Я его убью.

— Как?

— Не знаю.

— Как ты не знаешь?

— Не знаю. Я его убью.

Что толку говорить со стеной! Парсел выпрямился, расправил плечи и закричал строгим голосом:

— You are a stupid girl, Vaa!

— I am! I am! — тотчас отозвалась Ваа.

— А теперь ты меня послушаешься?

— Нет.

— Ты меня послушаешься, Ваа!

— Нет.

Он отступил на полшага, размахнулся и отвесил ей сплеча крепкую пощечину.

Несколько секунд они стояли друг против друга, потом лицо Ваа дрогнуло. Камень понемногу превратился в плоть, застывший взгляд утратил свою неподвижность, и лицо озарила прелестная улыбка.

— Я послушаюсь, — сказала она, нежно глядя на него.

— Идем. — заторопился Парсел, — ты скажешь в присутствии Ороа и Туматы, что отказываешься от своего плана.

Он схватил ее за руку и потащил в хижину.

— Говори, Ваа, — приказал он.

Ороа и Тумата встали, глаза их перебегали с Парсела на Ваа.

— Женщины, — торжественно проговорила Ваа, — я ничего не буду делать «тем» из «па». — И закончила: — Адамо не хочет. Я слушаюсь Адамо.

Тумата вытаращила глаза, а Ороа даже забыла фыркнуть. Ваа посмотрела по очереди на своих товарок, положила руку на плечо Парсела, прижалась к нему и сказала с гордостью:

— Он меня побил.

Ящик с инструментами Маклеода был почти так же велик и тяжел, как гроб. Ороа вызвалась помочь Парселу отнести его к нему домой. Ваа и Тумата тоже предложили свою помощь. Вскоре Авапуи с Итиотой бросились им на подмогу. Парсел вернулся домой с удвоенной свитой, и по дороге ему удавалось лишь чуть поддерживать крышку ящика. Ящик осторожно опустили на пол. Конечно, он оказался запертым на замок. Ороа побежала за ключом, и когда она примчалась обратно, Парсел стал на колени, отпер замок и замер в восхищении. Какие чудесные, какие изумительные инструменты! Ни единого пятнышка ржавчины, сверкающие, прекрасно отточенные лезвия, полированные, блестящие рукоятки… Но вдруг разговоры у него за спиной разом умолкли. Он обернулся, за порогом стояла Ивоа, а остальные женщины исчезли.

Парсел радостно вскочил с пола и, подходя к ней, невольно взглянул на ее руки. Они неподвижно висели вдоль тела, ладони были разжаты, пусты. Ивоа послушалась его, но ее послушание означало отказ.

Парсел резко остановился: от огорчения и разочарования он не находил слов. Взгляд его скользнул вверх и встретился с глазами Ивоа. Все те же глаза, все то же лицо, но в один миг они стали для него чужими.

— Адамо, — нежно сказала Ивоа.

Парсел проглотил слюну. Черты ее заострились, лицо похудело, блестящий живот выдавался вперед, казалось, ей было трудно стоять на ногах.