Евгений Кривенко - Там, где была тишина

Отброшенные силой взрыва, камни прошумели, как снаряды, над головами оглушенных людей, и затем все стихло.

Внезапно полил дождь. Наступила темнота.

Переругиваясь и спотыкаясь, поддерживая друг друга, геологи и рабочие побрели в лагерь. Дождь лил и лил. В тесных мокрых палатках, наскоро поужинав, уставшие разведчики завалились спать.

Вокруг лагеря, перекликаясь сонными голосами, ходили вооруженные часовые. Имели оружие все члены экспедиции. Здесь было все — и винтовки, и пистолеты, и даже гранаты.

В горах бродили басмачи. В любую минуту можно было ждать налета. Но не это волновало сейчас геологов.

Что дал взрыв. Будет ли обнаружена в результате его сера или и эта попытка окончится неудачей?

Больше всего волновали и мучили эти вопросы руководителя экспедиции — молодого геолога Степана Павловича Мирченко.

Это он затеял новый поход в район Гаурдакской антиклинали, поставив себе задачу: во что бы то ни стало найти серу, столь нужную зарождающейся химической промышленности и сельскому хозяйству.

Вот он, Степан Павлович, сидит сейчас, свесив голову и прислушиваясь к нарастающему шуму дождя, поглядывая на стрелки часов, которые не хотят двигаться быстрее. Ох, долго еще до рассвета, Степан Павлович. Ложился бы ты лучше спать. Все равно ни до чего не додумаешься.

А думы лезут и лезут, точно так же, как эти свинцовые тучи, окутавшие горные вершины.

— О чем думаешь, начальник? — осторожно касается рукой его плеча сидящий рядом высокий худощавый юноша. Дотлевающий перед палаткой костер освещает его темное худощавое лицо с густыми, словно сросшимися бровями. На голове большая белая папаха. — Почему не спишь?

Мирченко ласково глядит на юношу.

— Не спится, Мамед, — произносит он, поглаживая свою окладистую купеческую бороду. — Не спится, друг.

Мирченко внимательно присматривается к юноше. С ним творится что-то неладное. Всю дорогу он сумрачен и замкнут.

— Что с тобой, Мамед? — тихо спрашивает геолог. — В прошлом году ты был весел и распевал песенки. Какое горе приключилось с тобой?

Мамед молчит.

— Небось девушка, Мамед? Чаровница?

Юноша поднимает на геолога большие, печальные глаза.

— Полюбил, начальник, очень полюбил.

— Кто же это? — осторожно спрашивает Мирченко.

Ночь располагает к откровенности. Да и слишком уж наболела душа у юноши, хочется ему поделиться с кем-нибудь своим горем.

— Дурсун, — чуть слышно произносит он любимое имя. — Девушка из моего кишлака. Ты ее не знаешь, начальник. Нет красивее ее на свете. У нее волосы, как листья осенью, совсем золотые. А глаза — как каштаны. — Голос юноши срывается и дрожит.

— Да, любовь… И что же она, Мамед? — так же осторожно спрашивает геолог, наблюдая за потухшими угольками.

Мамед печально опускает голову.

— Нет, она ничего не знает. Один раз она играла возле своего дома, под большим карагачом, с подругами. Я все время следил за нею. Сердце у меня так билось, мне казалось, она услышит и подойдет. Но она не подошла. Я все время смотрел на нее. Вот, думаю, как только она останется одна, я подойду к ней и все скажу. Но они долго бегали, резвились и хохотали. Наконец, подруги ее убежали, и она осталась одна. Ноги стали каменные у меня, начальник. Но я пересилил себя, и встал, и подошел к ней. Мне нужно было сказать ей только одно слово — люблю. Одно слово, начальник. А я ничего не мог сказать. Я стоял возле нее и не мог пошевелиться, не мог раскрыть рта. Тогда она рассмеялась, взмахнула своими косичками и убежала.

Мамед тяжело вздохнул.

— А на земле осталось вот это, — он разжал ладонь, и Мирченко увидел лиловую шелковую ленточку. — Это ее.

Мамед замолчал.

— А вчера ее продали, — внезапно закончил он свой рассказ и резко отвернулся.

— Как продали? — вскричал Мирченко, удивленно отшатываясь.

— Мой хозяин Дурдыев дал за нее большой калым. А родители Дурсун были бедняки. Вот они и согласились. Хотели и старшую дочь Тоушан продать, но она в Ашхабад убежала. А Дурсун продали.

Он схватил лежащие возле кибитки ветки саксаула и стал в исступлении ломать их и швырять в затухающий костер. И пламя постепенно разгоралось, как его боль и ненависть, и даже дождь не мог погасить его.

— Успокойся, — тихо произнес Мирченко. — Этим горю не поможешь. — Он потер глаза и глубоко задумался. — То, что ты мне рассказал, Мамед, ужасно. Но в этом, есть и доля твоей вины. Да, да, — повторил Мирченко, увидев, как вздрогнул юноша. — Ты не добивался своего счастья, своей мечты. А счастье никогда само не идет в руки. Если бы девушка знала о твоей любви, все было бы иначе. Но ты молчал. Ты упустил свое счастье.

Мирченко крепко сжал кулаки.

— Если бы такой Дурдыев встал на моем пути, я бы… Я убил бы его!

Мамед с удивлением и испугом взглянул на своего начальника. Таким он не видел его еще ни разу.

— Нужно добиваться своей мечты, друг, иначе не стоит жить на свете, — сказал геолог.

Дождь все усиливался. Слышно было лопотанье струй, стекавших по брезенту палатки, барабанный стук капель.

— Где ты работал последнее время? — спрашивает Мирченко, чтобы нарушить молчание.

— У Дурдыева, — неохотно отвечает Мамед. — Пас овец хозяина.

Произнося последнее слово, он злобно кривил губы.

— И ты встречался с ней, с Дурсун?

Юноша печально кивает головой.

— Он держит ее под замком. И у него столько овец и верблюдов! А у моей матери ничего нет. Разве к этому призывал Ленин?

В словах юноши горечь и боль.

— Нет, Мамед, Ленин призывал не к тому. Он говорил о свободе, которая должна прийти к народам Востока. Но за эту свободу, за новую жизнь нужно бороться, Мамед. Неужели ты не понимаешь меня?

Мамед горячо пожимает руку своего начальника.

— Я не хочу возвращаться к овцам хозяина, — горячо шепчет он. — Я хочу стать рабочим, начальник.

Мирченко обнимает юношу.

— Не горюй, Мамед. Может быть, еще и сбудется твоя мечта.

Собеседники надолго замолкают. Под монотонный шелест дождя они засыпают беспокойным, чутким сном.

…Мирченко не был новичком в этих горах. Всего лишь два года тому назад, в 1930 году, он побывал здесь в качестве практиканта вместе со своим учителем, известным геологом Сафьяновым.

Сафьянов слыл знатоком среднеазиатских горных районов. Поэтому никого не удивило, что ВСНХ Туркмении обратился именно к нему с просьбой изучить сероносность Карлюкского района. Сафьянов дал свое согласие и в качестве помощника взял с собой студента-выпускника Степана Мирченко.

Мирченко сразу же обратил внимание на странное поведение своего учителя и руководителя.

Сафьянов словно заранее исходил из того факта, что серы здесь нет и быть не может. В лучшем случае, — это небольшие выходы, не имеющие промышленного значения.